Подумал: «А вдруг мои мысли сейчас пересекаются с мыслями отца!» Я успокаивал отца, мать, брата и твердил: «Я жив, я жив, я жив…» И добавлял, что сейчас нахожусь от них далеко-далеко, но скоро конец войне и мы встретимся!
Спустя несколько лет после возвращения из плена, за разговором во время моего очередного дня рождения, отец рассказал: «Твой день рождения в 1944 году я отмечал на охоте в Чуйской долине, в Киргизии. С другом-охотником долго сидели у костра. Ели шашлыки, запивали вкусной шурпой. Немного выпили, закусили сладким арбузом. Долго рассказывали друг другу разные истории из жизни. Конечно, не обошли стороной наболевшее. Друг жаловался, что вот уже два года, как ничего не слышно о единственном сыне. Последнее его письмо с фронта было получено в апреле 1942 года. Отец сказал, что у него такое же горе: в июне 1944 года получил письмо от его фронтовых друзей, и они сообщили, что сын Лева Трубаев погиб смертью героя. Просили запросить из части официальное извещение. Но несмотря на неоднократные запросы через горвоенкомат, из части официального извещения так и не поступило…
Отец долго сидел у догорающего костра. Уже луна на небосводе сползала к горизонту… Он сидел и наблюдал за тлеющими угольками, которые от лёгкого ветерка с гор то загорались, то вновь затухали.
Друг по охоте давно спал… С дальней деревушки слышен был тихий лай собак. Таласскую долину, где они охотились, освещала Луна. И вдруг он почувствовал, как будто кто-то толкнул его в бок и прошептал: «Посмотри на Луну! Сейчас на Луну далеко на чужбине смотрит и твой сын!»
Отец устремил свой взор на Луну. Почувствовал нутром, сердцем, что я жив и нахожусь в плену.
В эти же секунды, находясь в лагере, я тоже смотрел на Луну и передавал родным мысли, что жив, чтобы не беспокоились обо мне, что скоро вернусь домой.
В Таласской долине, на границе с Киргизией было 3 часа утра 10 сентября 1944 года, а в городе Аусиг, в Чехии, было 10 часов вечера 9 сентября.
Вспомнили этот случай спустя много лет на праздновании очередного дня моего рождения. С того момента мы ещё больше поверили в телепатию – передачу мыслей и чувств на расстояние. Действительно, в мире ещё много загадочного, необъяснимого…
Тяжёлые будни
В октябре-ноябре 1944 горда участились налёты союзной авиации на близлежащие города Дрезден, Теплице, Хемниц и др. Ночью мы вскакивали с нар, в окна наблюдали зарницы от пожаров, слышали гул от рвущихся бомб.
Ноябрьский праздник прошёл грустно и печально. Утром проснулся рано. Лежал и вспоминал этот праздник на Родине. Смотрел на тускло освещённый потолок барака, подшитый сосновыми досками, и вспоминал наши праздничные демонстрации, в которых торжественно шествовали нарядные люди всех профессий: студенты, школьники, трудящиеся с красными полотнищами флагов и праздничными транспарантами. Играют оркестры, люди танцуют и веселятся. Лица у всех торжественны, радостны… А дома после демонстрации нас ожидает праздничный обед и любимые пироги, испечённые мамой.
Я лежал на нарах и думал: «Неужели всего этого больше не будет? Долго ли ещё терпеть издевательства в плену?»
Мне очень хотелось выжить несмотря ни на что и увидеть прекрасную жизнь на Родине, которая установится после войны.
Лежал и уже в который раз проигрывал в уме все обстоятельства пленения.
Больше всего на фронте я боялся не смерти или тяжёлого ранения, а плена. Среди фронтовиков ходила поговорка: «Кто в плену не был, тот побудет, а кто побыл, тот никогда его не забудет!» И надо же такому случиться, что почти к концу войны я попал под действие этой солдатской поговорки…
Мои мысли, прервались громким криком: «Подъё-ё-ё-ё-м! Подъё-ё-ё-ё-м!» Я быстро соскочил с нар и окунулся в повседневную серую лагерную жизнь.
Не перечислишь всех издевательств немцев над нами. Но одно очень запомнилось. В один из осенних дождливых холодных выходных дней комендант лагеря устроил осмотр на вшивость. Мы стояли под дождём раздетые до пояса, держа на руках вывернутое наизнанку белье. Быстро намокли. По спинам скатывались струйки от холодного душа. Между шеренгами пленных издевательски медленно продвигался комендант и его помощник. Оба были одеты в прорезиненные плащи. Им дождь был нипочём. Комендант вдруг остановился перед одним из больных заключённых, как мы их называли, «доходяг», у которых дни жизни были сочтены.
– Это что? Почему одет?
– Я болен. У меня туберкулёз, – тихо ответил больной.
– Я тоже болен, однако здесь торчу из-за вас на дожде! Раздевайся, – закричал комендант.
– Я не могу, герр комендант.
– Не можешь? Тогда, Ганс, отправь его в холодный карцер!
Между тем, дождь всё лил, не переставая. Пленные наблюдали, как помощник коменданта Ганс повёл мокрого с ног до головы больного туберкулезом. Каждый понимал, что очутиться в таком виде в холодном карцере с цементным полом – это верная смерть. Пленные в эти минуты проклинали фашистскую Германию, войну, плен и своё бессилие.
В декабре участились бомбёжки Аусига. Даже днём город бомбили. В результате налётов были разбиты фабрика лакокрасочных изделий, вагоноремонтно завод «RW», железнодорожная станция, пивзавод, швейная фабрика. Многоэтажные дома у вокзала были разрушены как карточные домики.
Нашу команду не посылали ремонтировать пути. Все дни после бомбёжки мы разгребали завалы разрушенного трёхэтажного дома. В подвалах этого дома десятки жителей скрывались от бомбёжки. Все они погибли от прямого попадания бомбы. Мы вытаскивали трупы детей, стариков, женщин. Жители у соседних домов собрались вокруг огромной воронки и сильно плакали, причитали.
В декабрьские дни через станцию Аусиг прошли десятки эшелонов с эвакуированными заключёнными из концлагерей Освенцима, Майданека, расположенных на юге Польши. Их везли в концлагеря Дахау, Бухенвальда для уничтожения в газовых печах. Жалко было смотреть на заключённых. Несмотря на холодную зиму, их везли в открытых платформах. Из-под арестантской одежды выпирали кости. Их глаза выражали глубокое горе. Они хотели есть, но не в силах были сказать, а только пальцем показывали себе в рот. Некоторые с трудом перелезали через ограждения платформ и выбрасывались на полотно, под колеса движущегося состава. После провоза заключённых мы несколько дней ходили вдоль станционных путей и на протяжении пяти километров от станции убирали сотни покалеченных трупов заключённых, складывали их в вагонетки и отправляли на захоронение в братскую могилу на местном кладбище для бедных горожан.
Побеги на свободу
Пленных, которые бежали из лагеря, можно перечесть по