Яхоэль, стоявший до этого на коленях, поднялся во весь свой невеликий рост. Рядом с громоздким Принклом он выглядел жалким и скособоченным.
– Успокойся, мистер Дастин, – проговорил он. – Вдали от дома, среди чужих людей иной для тебя веры ты очень одинок. Занятый чёрным делом, ты устал, и ты страдаешь. Позволь мне пожалеть тебя…
Сказав так, Яхо раскрыл объятия и сделал шаг к Дастину Колючке.
– О, чудный Яхоэль! – воскликнул Дастин. – Ты – самое чудное из созданий, которое может встретить на своём пути настоящий мужчина! Я согласен обнимать тебя с раннего вечера до позднего утра!
Услышав такое, узрев, как Дастин Колючка тянет свои крючковатые лапы к прекрасному Яхоэлю, Метин кинулся в атаку.
Свара с Метином была жестокой и едва не стоила Дастину правого уха, в которое Метин вцепился зубами. Он рвал Дастина, мотая головой из стороны в сторону, как пёс. Он душил Дастина обеими руками. Он бил Дастина коленями в пах. Он рычал и выл, как тиранозавр из фильма о парке Юрского периода. Ух и кровищи же пролилось!
Шимону-масло-масляное (Тиша слышал, как Шимон говорил его маме на чистом русском языке, что на самом деле его зовут Сенькой и родители его родом из СССР, то есть из России, а мама сказала Шимону тоже по-русски, что Шимон и Сенька одно и то же, а потому масло масляное) стоило немалого труда и многих синяков разнять обоих. Метина скрутили скотчем и сунули подальше от греха в дальний угол, где он поминутно звал Аллаха и задавал своему товарищу Сеньке-Шимону самые ужасные из непростых вопросов: «Как ты, последователь авраамической религии, правоверный иудей, мог встать на сторону английского пидарасаа?», или: «Достоин ли жизни тот, кто покусился на таинство молитвы?»
Порой Метин Строптивый адресовал подобные вопросы Тише, но тот отмалчивался, в то время как Яхо поил Метина с немалым трудом добытой водой и мазал какой-то мазью из тюбика лиловые синяки на его и без того противном лице. Тиша знал наверняка: добрый Яхо искренне жалеет Метина Хузурсузлука, которого больше никому, совсем никому не жалко.
На третий день при самом активном посредничестве Сеньки-Шимона противники помирились. Сошлись на том, что Метин выплатит Дастину крупную неустойку за порванное ухо (на этот счёт торговались долго и отчаянно), а Дастин обязуется уважать приверженность своих товарищей к традиционным авраамическим вероисповеданиям.
Тогда Тиша понял, что тумаки, тычки и рваное ухо тоже стоят немалых денег и не он один способен монетизировать собственные страдания.
* * *
Однажды Яхо исчез. Тиша считал дни, но, кажется на пятом, сбился со счёта. Женщины в платках и мать Тиши очень сожалели о его отсутствии, да и Метин бесился чаще обычного. Каждый день заканчивался стычкой Строптивого с Колючкой, бились зло, но только до первой крови. Через пять, кажется, дней стали поговаривать о том, что Яхо ушёл за стену и больше не вернётся. Тиша плакал, думая об этом, но мама, вдруг очнувшись от своего обычного полузабытья, словно специально сообщила Тише, что ангелы навсегда не исчезают и Яхо обязательно вернётся.
Дни проходили в обычных заботах. Тиша вертелся в толпе на площади. Женщины, старухи, подростки ждали приезда пикапа с продуктами. Это ожидание составляло смысл всей их жизни. Толкаясь в гомонящей толпе, Тише удавалось иногда добыть кое-что из прибывшего синего пикапа. Голодные, обезумевшие от страха женщины иногда ругали Тишу, гнали его. Они утверждали, что Метин-турок обязан кормить своих заложников, что заложники Метина не имеют права на доставляемую им гуманитарную помощь. А ещё они замышляли убийство рыжего англичанина Дастина. Шептались по углам, строили планы. Дастина и двух его подручных ненавидели и боялись. Женщинам не нравилось, как Дастин верховодит их мужьями и сыновьями, доставляя им оружие и боеприпасы. Женщинам не нравилось, как Дастин вербует их дочерей, превращая их в смертниц. Говорили также о враждующих бандах, каждую из которых возглавляет какой-нибудь англичанин. Жители гетто казались Тише слишком злыми и склочными, склонными к действиям исподтишка и воровству, а англичане подливали маслица в огонь, натравливая одну группировку на другую. Однако между собой эти англичане дружили. Тиша не один раз наблюдал втихаря, как Принкл бегал на свидания к такому же, как сам, веснушчатому типу. Они болтали по-английски, курили одну на двоих сигару и пили крепкий алкоголь из красивой бутылки. На следующий день на Метина напали двое каких-то ребят в чёрных масках. Метин, конечно же, убил обоих. По этому случаю в соседнем квартале случился траур, а Дастин Принкл сообщил Шимону, что теперь, после убийства самых молодых и отбитых боевиков, его товарищу станет легче управляться с остальными.
Многие из этих отчаявшихся женщин провели всю свою жизнь за стеной, никогда не покидали гетто. Тиша верил в существование стены, которой он никогда не видел. Он не знал, состоит ли эта стена из бетонных плит и камней, или столь часто упоминаемая стена является лишь умственным образом, фигурой речи. Тиша понимал главное: стена является непреодолимой преградой, отделяющей мир нищеты и страха от мира достатка и благоденствия. Никто не может пересечь эту преграду без риска для жизни. Исключением является Яхо. Да, женщины часто добротой поминали Яхоэля, и это лишь увеличивало тоску Тиши по нему. Время текло, и Тиша стал думать, что мама не права, что Яхо устал от жизни в гетто, навсегда остался за стеной и больше к нему не вернётся.
В результате всех этих событий Тиша пришёл к следующим выводам:
1. Метин Хузурсузлук жаден и рассматривает Тишину семью, как товар, на который должен найтись богатый покупатель. Метин Хузурсузлук жесток. Он избивает мать Тиши за любую провинность. Бьёт сильно по голове и лицу. После каждого избиения женщина всё больше уходит в себя, становится всё более забывчивой, не чувствительной к голоду и