Надо отдать америкосам должное: они не стали атаковать Тарелку. Именно так, с большой буквы назвала это явление одна известная газета, и новое имя подхватил весь мир. По истечении заданного времени, а именно четырёх суток, имитатор – созданный Джинном приборчик, размером с грецкий орех, успешно морочивший голову и американцам, и кубинцам, и всей мировой общественности, получив команду, схлопнул фантом и вернулся к Джинну. В ту же секунду на головы военных и учёных на базе посыпались все пропавшие зонды, двадцать автоматных пуль, несколько мёртвых птиц и прочий мусор, попавший за это время в Тарелку. «Дождь» этот подлил масла в огонь научных, высокоумных споров и предположений о том, что происходило с вещами в недрах Тарелки. А с ними там ничего не происходило: изделия рук человеческих мирно висели рядом с имитатором, птицы и насекомые тлели, как и положено божьим созданиям после смерти, а пыль и мусор собирались в грязные комки.
Мировые СМИ взахлёб обсуждали Контакт, и не было в эти дни для них других новостей. Учёные всего мира и просто любопытные слетелись на Кубу, вдруг, неожиданно для себя, очутившуюся в центре мирового внимания, как в славные добрые времена Карибского кризиса. Цены на аренду любых, вплоть до корыта, плавсредств на Гаити и Ямайке подскочили до размеров, сопоставимых со стоимостью доставки грузов на околоземную орбиту. А кто не смог донести свои глаза на расстояние прямой видимости до Тарелки, тот сутками висел в Интернете, не столько в поисках ответов на вопросы, сколько в попытках втюхать миру свои варианты ответов.
Разведки всех стран из штанов выскакивали, пытаясь выудить хоть крохи, хоть тень информации о том, что творится на базе, закрытой плотной завесой не только сверху инопланетной, но и по периметру вооруженной человеческой. Послы и дипломаты засыпали госсекретаря США нотами протеста против монополизации США прав на контакт с внеземным разумом, с требованиями допустить мировую общественность и учёных на базу и предоставить им возможность изучать Тарелку. В ответ Америка дипломатично отговаривалась общими, ничего не значащими фразами о мировом сообществе, западной демократии и лидирующей роли США и т. д. и т. п., а тем временем очень быстро стянули в Карибское море парочку авианосных групп и пару десятков кораблей помельче.
* * *
Отдохнуть и погостить на Кубе не получилось. Ажиотаж, вызванный Тарелкой, накрыл страну волной возбуждения, споров и предположений. Страха же и паники, как это ни странно, почти не наблюдалось. Привычка жить под дамокловым мечом соседства с Дядей Сэмом закалила характер жизнерадостных кубинцев. Похоже, им было всё равно, от кого ждать неприятностей: от северного соседа или от непонятной штуковины, зависшей как моль над шубой, над их островом. А вот ажиотаж, невиданный наплыв туристов, просто хлынувших на них, радовал и добавлял оптимизма.
Но Артёма и ребят эта суета вовсе не вдохновляла на отдых, поэтому они выбрали себе в качестве резиденции необитаемый и безымянный атолл в Тихом океане под экватором. Купались и загорали до одури, валяясь на белоснежном коралловом песке, питались исключительно полинезийскими блюдами, рыбно-бананово-кокосовыми, плавали по лагуне на каноэ и ныряли за раковинами, пытались лазать на кокосовую пальму.
Занялись так же внутренним благоустройством Джинна. Артём дал ему команду слушаться Светку и Пашу в бытовых вопросах, и те обустроили помещения: общими усилиями сделали обширный холл, обставив его комфортной мебелью, сделав камин и барную стойку. Картины на стены, не отличимые от оригиналов, выбирали, обследуя музейные каталоги.
На это ушла уйма времени, один осмотр Эрмитажа занял полдня. Поняв, что в таком изобилии искусства можно просто утонуть, порешили, что один раз в сутки каждый может менять картины на стене по своему усмотрению, а если замены не будет, то Джинн волен производить обмен, на свой вкус.
Одну стену холла сделали прозрачной, за ней находилась кабина управления с большущим обзорным экраном и тремя креслами. Летать пробовали все, но особенно нравилось это Артёму. Пашина боязнь высоты и полётов сказывалась и тут, поэтому с его стороны проба была одна единственная. Из холла вели двери в личные апартаменты. Паша, не мудрствуя долго, сделал подобие своей двухкомнатной одесской «хрущёвки», зато Светка оторвалась, особенно в ванной, отделав её мрамором, малахитом и хрусталём, не пожалев золота и платины на сантехнику.
Артём не обратил на её явно мещанские замашки внимания, увлёкшись вместе с Пашей созданием спортзала с бассейном и всевозможными тренажёрами. Особое внимание он уделил залу для занятий фехтованием, даже робота спарринг-партнёра придумал. Неплохой вышел робот: орудовал любым холодным оружием, деревянным, конечно, строил зверские рожи и орал благим матом то боевой клич самураев, то галантно матерился по-французски, аки мушкетёр.
Аппетит приходит, как известно, во время еды, поэтому захотелось иметь достойную библиотеку и небольшой арсенал различного оружия, современного и исторического, любимых игрушек всякого мужчины. Получилось весьма неплохо, жаль только, что для собрания всего написанного людьми помещение требовалось размером, наверное, с карликовое государство. Впрочем, для орудий убийств, наверное, не меньше. Поэтому ограничились большим и высоким круглым залом, вымощенным плоскими каменными плитами, с полками и шкафами морёного дуба во всю стену, с лестничками и балюстрадами вдоль полок.
Большой арочный проём вёл в холл. С обеих сторон проёма стояли на страже рыцарские доспехи. Все полки выше уровня груди заняты были разнообразными печатными и рукописными книгами и свитками, бумажными, пергаментными, папирусными и даже шёлковыми. Нижние полки были заполнены оружием: мечами, шашками, саблями, шпагами и кинжалами, а также всевозможными автоматами, винтовками и пистолетами – кремнёвыми, капсульными, фитильными и современными.
Выискивая в справочниках и журналах образцы для заказа у Джинна, Артём вдруг загорелся идеей: как бы «одушевить» каждый клинок или ствол, узнать его историю, из чьих рук он вышел, в чьих побывал, где воевал, кого и как лишил жизни. Просмотр биографии первого же клинка – польской сабли в богатых ножнах, с широким и сильно изогнутым, кое-где зазубренным лезвием, с рукояткой, украшенной серебряной насечкой увлёк их похлеще оскаровской киноленты. Перед ними, затихшими, замершими в коже удобного дивана, открывалась старая, давно забытая жизнь. Жизнь людей, потомки которых в большинстве своём даже не предполагают, кто были их прямые предки в то время и кости которых давно истлели.