Как только опустили рампу грузового самолёта, в лицо ударило тёплым, ни с чем не сравнимым ароматом тропиков. По этой рампе в обширное нутро самолёта лихо влетела легковушка с тонированными стёклами. Светку усадили на заднее сиденье, зажав с двух сторон молодыми, потными верзилами в военной форме и натянув ей на голову колпак из тёмной ткани. Машина прогремела резиной по металлу рампы, долго кружила в слепом вальсе, даже, кажется, на пароме качалась, не глуша двигатель ради прохлады кондиционера. Наконец машина приехала.
Светку аккуратно вывели из неё, провели, учтиво поддерживая под ручки, причём все тот же голос предупреждал: «Осторожно, здесь дверь», «Осторожно – ступени вниз…». Сквозь плотную ткань проникали только звуки – короткие реплики на английском, электронный писк, гулкие шаги конвоиров, лязг дверей.
Наконец Светку усадили, надавив на плечи, и тут же прикрепив её руки ремнями к подлокотникам. С неё сдернули колпак, и в глаза ударил такой яркий свет, что она невольно зажмурилась. Когда через короткое время Светка их открыла, перед ней предстали полная, темнокожая женщина лет сорока – сорока пяти в светлом костюме строгого покроя, сидящая за алюминиево-пластиковым столом, и Светкин давешний авиапопутчик, что-то докладывающий темнокожей, стоя рядом с ней и показывая то в папку с бумагами, то в монитор компьютера.
Общались они на английском, который Светка знала слабо, всего лишь в пределах школьной программы, да недавние путешествия добавили несколько слов в её не богатый словарный запас. Женщина слушала Светкиного сопровождающего, кивая головой и временами что-то спрашивая, но глаза её неотрывно и внимательно изучали узницу. И взгляд этот, да и сама хозяйка, с самого начала не понравились Светке. Она уже достаточно отошла от наркоза, чтобы понимать, что её похитили и тёплых чувств к окружающим не испытывала. За спиной у неё раздавались какие-то глухие звуки – мычание, шорох, – но повернуться и разглядеть, что там делается, ей мешали привязанные к подлокотникам руки.
Наконец американцы перестали общаться между собой, и женщина обратилась к Светке на английском. Та хоть и поняла общий смысл вопроса, решила не облегчать жизнь мучителям даже в мелочах, поэтому ответила, обращаясь к мужику:
– Переведи ей, что я не понимаю по-английски и вообще плохо себя чувствую. Я не понимаю, где нахожусь и как я здесь оказалась, кто вы такие и почему мне руки связали? Меня что, за буйную маньячку держат?
– Светлана, вы должны ответить на наши вопросы, которые… – проигнорировал тот её возмущённые реплики.
– А с чего вы взяли, что я вам что-то должна? Это вы сами придумали или вам сказал кто? – В Светке начал пробуждаться бес, даже не бес, а бесёнок. Маленький такой бесёнок стервозности и противоречия. Бесёнок этот был маленький, но очень гомнистый, и все Светкины близкие знали, что его лучше не будить. Но американцы о нём или не знали или плевать на него хотели. Они тут, в Гуантанамо, таких дэвов иракских обламывали, против которых Светкин бесёнок что салага-стройбатовец против афганского моджахеда.
– Светлана, поверьте мне, что будет лучше, если вы честно и искренне расскажете нам об Артёме, об его…
– Что, эту старую извращенку потянуло на клубничку? – Светке понравилось перебивать собеседника. – А я не знала, что обезьяны возбуждаются от эротических рассказов.
– Светлана, нас не интересуют ваши сексуальные отношения с Артёмом. – Разведчик своей невозмутимостью мог бы поспорить с любым британским дворецким. – Нас интересует…
– А меня не интересует, что вас интересует! – На помощь бесёнку пришли союзники, гены Светкиных предков – портового грузчика, привозской торговки, пересыпских домохозяек, махновца, фронтовика-разведчика деда и отца – одесского таксиста.
Но вся эта союзная братия не смогла пробить мощь американской разведки. Мужчина коротко переговорил с шефиней, и та дала команду кому-то, находящемуся за Светкиной спиной. Кресло вместе с пленницей развернули, и она увидела такое же кресло, узника в нём, так же прикованного, и двух военных, возившихся около его. Узником был мужчина, явно арабской национальности, но Аллах! Что это было за зрелище!
Светке оно не понравилось. Не понравилось до такой степени, что она дала мысленную команду бесёнку и всем его союзникам засунуть свои языки глубоко-глубоко и быть готовыми к капитуляции. Узника-араба и человеком-то называть можно было с большой долей условности. Глаза его были мутными и пустыми, голова безвольно болталась на шее, из носа обильно текли сопли на скотч, которым был заклеен его рот. А когда его сорвали, словно демонстрируя Светке произведение заплечного искусства, к ним добавились слюни, тягучей струей вырвавшиеся на волю вместе с протяжным и тоскливым мычанием. Штаны его были также мокрыми.
– Вот, Светлана, этот исламский террорист тоже долго не хотел отвечать на наши вопросы. Но у нас есть свои методы. К сожалению, после их применения человек очень часто принимает вот такой вид. Увы, побочный эффект. У вас это называют сывороткой правды. Будете отвечать или го…
– Буду, буду. Спрашивайте… – И рассказала им всё.
Беседа эта или допрос длилась долго, несколько часов. Вскоре ей развязали руки, предложили кофе с пончиками, часто переспрашивали об одном и том же по нескольку раз, перескакивали то на подробности их путешествий, то на возможности Джинна, то на подробности их камчатского пикника.
Казалось, у этой бесконечной череды вопросов-ответов не будет конца. И всё – на фоне их английского бубнёжа, который сам по себе с ума сведёт любого. За время разговора то мужчина, то женщина несколько раз выходили то ли в туалет, то ли отдать какие-то распоряжения. Наконец Светкины мучения закончились.
Офицер, так до конца беседы и не представившийся, объявил ей, что разговор окончен, её показания будут проверяться, это займет некоторое время, а пока она поживёт у них в гостях.
– В гостях?! Ну если это называется «в гостях», то выпьем за хозяев и вызовите мне, пожалуйста, такси. – Светка, хотя и дала команду на капитуляцию, но от язвительности не отказалась, ведь от генов так просто ещё никто не избавлялся.
Камера, в которую её поселили, показалась ей ужасной и убогой, но это потому, что она не была знакома с отечественной пенитенциарной системой. Помещение было небольшим – три метра на четыре, в углу у дверей стоял унитаз и возле него умывальник с полочкой, на которой лежали мыло, туалетная бумага, новая зубная щётка и паста. Узкая двухъярусная кровать с комплектом чистого белья на нижней койке прижималась к дальней стене, высоко вверху, под самым потолком – окно с матовым стеклом и решёткой. Парные двери – одни металлические, решётчатые и вторые, с зеркальным стеклом, прозрачные только извне – поочерёдно