– Темню, темню! Не по телефону же тебя просветлять. Приеду, всё расскажу. Всё, до встречи!
Через полчаса, выяснив в пути у Джинна всё о похищении – кто, зачем и как – Артём загрузил изумлённого до потери ясности во взгляде Павлика в нутро Джинна. Задав курс на Светкину временную тюрьму, он отпаивал друга отборнейшим виски, приводя его в чувство. Паша – верзила под два метра ростом, рыжий и губошлёпистый, одной ручищей-лопатой сжал подлокотник кресла, в другой бесследно утопил серебряную чарку с виски. Этот ходячий шкаф панически боялся летать самолётами. Он даже не поехал вместе с матерью-еврейкой и всей своей еврейской роднёй в Израиль на ПМЖ, объясняя это нежеланием гробить молодую жизнь в небе между двумя родинами.
– Ведь душа моя, молодая и красивая, бомжевать будет после такой смерти, – частенько разглагольствовал он. – Отсюда я уже выписался, значит, православный рай мне не положен, а туда я ещё не прилетел, значит, Яхве меня на свою ведомственную жилплощадь, то есть в очередь на свой еврейский рай не поставил. Вот и был бы бомжом. Нет, я лучше здесь останусь, тут к тому же по субботам пиво пить можно.
Вот и сейчас он опасливо косил глаза за борт, как будто от его прямого взгляда этот летательный аппарат непременно грохнется вниз.
– Паша, ты американцев любишь? – начал вводить друга в курс дела Артём.
– Американцев?.. Не, не люблю, они наверняка не вкусные. – Павел рад был переключиться на гастрономические темы. – Ты же знаешь, я больше пиво люблю с лещом, холодец люблю, как правоверный иудей люблю рыбу «фиш», а ещё…
– Значит, американцев не любишь. Это хорошо. – Артём знал, что о еде Паша будет говорить долго и много. – А холодец правоверным нельзя.
– Мне можно, потому что я мацу не люблю.
Джинн даже споткнулся в полёте, пытаясь понять для себя эту логику.
– Джинн, сделай этому обрезанному медведю тазик холодца, а то он не успокоится. – Артём знал, что пресечь гастрономические разглагольствования обжоры можно только переводом мечты в реальность.
Вот так буднично, под холодец и пиво с копчёным толстолобиком, Артём рассказал другу о Джинне, вкратце обрисовал его возможности и перешёл к самому главному – Светкиному похищению и скорому её освобождению.
– Так значит сейчас она в ЦРУшной тюрьме в Гуантанамо? – Павел смачно отрыгнул и рукой растёр на губах пивную пену, перемешивая скрываемые ею культурные наслоения холодца и копчёного рыбьего жира. – Хороший балычок, ты его на Привозе брал?..
– Ты кого спрашиваешь, меня или Джинна? Ты давай не отвлекайся, гурман, а то я тебя на одну мацу посажу.
– Есть, мой генерал! – Паша лихо, по-американски козырнул, мазнув жирной ладонью у правого виска, оставив и на нём рыбий след. – У меня гениальный стратегический план, «Барбаросса» отдыхает. Сначала тихонечко забираем Светку, а потом забираем весь Гуантанамо и отдаём его Фиделю. Я думаю, он в благодарность сделает нас почётными гражданами Кубы, и все симпатичные и молодые кубинки должны будут отдаваться нам с радостью и экстазом по первому требованию. Правда, я гений?
– Угу, правда. Только ты будешь гений без яиц, их тебе Светка вырвет. И мне, наверное, тоже. Фиделя, может, и пожалеет – старенький всё же. – Артём зажмурился мечтательно, представив себе шоколадные кубинские тела. – Но идея мне нравится, мы к ней ещё вернёмся. В одном ты прав: америкосам надо соли на воротник насыпать.
– И репяхов, – добавил Паша, начиная третий бокал пива. То ли хмельной напиток, то ли боевой азарт добавили ему смелости, но он уже без страха смотрел на быстро проплывающую внизу Европу.
– Вон внизу НАТО, спокойно себе живёт и не знает, что сегодня самому большому его члену надерут задницу.
И они таки да, надрали!
* * *
Своё путешествие на Кубу Светка помнила с середины. В американской разведке служили хорошие спецы, в том числе и в анестезии. Той гадости, что ей вкололи после хлороформа, хватило на весь путь до румынской военной базы. У цэрэушников, естественно было «окно» на границе, поэтому провезти бесчувственное тело, запрятанное в микроавтобусе среди кучи всякого хлама, было просто. Ну а на территории уже дружественной страны был вообще зелёный свет и полное содействие.
Светка очень смутно помнила, как её грузили на носилках в самолёт. В памяти остались вязкий болезненный гул двигателей, серое небо, такой же серый металл самолёта, и единственное, что едва скрашивало её первое пробуждение – капли дождя, упавшие на лицо, когда её носилки закатывали в машину. Во время полёта она несколько раз просыпалась и снова впадала в сон – тягучий, кошмарный, хотя и кошмаров потом она вспомнить не могла. Пробуждения эти облегчения тоже не приносили – на неё немедленно накатывали тошнота и головная боль, и обволакивало всё тем же вязким гулом.
И ещё постоянно присутствовал голос – монотонный, мужской. Он всё время звал её по имени, спрашивал о чём-то, настойчиво требовал ответов. Голос был неприятен, так же, как и гул, она желала избавиться от него и от гула, она что-то отвечала, говорила об Артёме и Джинне. При воспоминании о них становилось на короткий миг легче и теплее. Она словно находила очень родной ориентир в этом сером тумане, мгле без координат и опор. Ей были приятны воспоминания, поэтому она говорила об этом при своих кратковременных пробуждениях, иногда переходя на бред. А все её бормотания записывались, естественно, на диктофон, и с каждым пробуждением у сопровождавшего офицера-разведчика было всё больше тем и зацепок для наводящих вопросов.
Окончательно очнулась Светка за несколько часов до посадки. Она зверски замёрзла, её прямо трясло от холода, по-прежнему тошнило и болела голова. Слабым голосом она попросила выключить кондиционер.
– Кондиционер?.. Какой кондишн? Здесь нет кондишн. – Рядом сидел мужчина лет тридцати – тридцати трёх, его зелёные глаза тепло смотрели на Светку, а рука участливо сжимала её пальцы. Лицо его и глаза были приятны, но голос… Этот нудный голос, мучивший её всё время, исходил из его горла. Светка с трудом сфокусировала взгляд на его кадыке и подумала: «Надо будет перегрызть ему глотку, как только сил наберусь. Или харю расцарапать. Или дулю показать…» А вслух сказала, с трудом ворочая всё ещё не слушающимися языком и губами:
– Холодно как… И гудит что-то. Выключите-е-е…
Но самолёт не выключили, и он благополучно сел на американский кусочек кубинской земли. И дальнейшего душевного разговора у бравого разведчика со Светкой не получилось. На все попытки разговорить её она отвечала жалобой на