– Сейчас мы организуем патефон. И довоенные пластинки, – сказал Золотухин и ушел.
– Как живете? – спросил Каиров, передавая Нелли шинель.
– По-семейному…
– Не ругаетесь?
– Он так выматывается на службе, что не способен даже ругаться.
– Мне не нравится твой ответ, дочка… Аршалуз Аршаковна просила передать тебе привет. И велела разузнать все о твоем житье-бытье.
– За привет спасибо. Житье-бытье у меня обыкновенное. А для военных лет – прямо хорошее. У других мужья на фронте, а мой рядом. У других дома разбомбили, а наш целый…
– Не нравится мне твой голос, Нелли.
– Ой, милый Мирзо Иванович, мне много чего не нравится.
– Выкладывай.
– Пойдемте на кухню. Умывальник на веранде, но там нельзя зажигать свет.
– Тогда я сниму китель.
– Конечно. Повесьте его на спинку стула.
Каиров склонился над белым эмалированным тазом, а Нелли сливала воду, держа обеими руками коричневый глиняный кувшин с черным широким орнаментом.
– Говори, – попросил Каиров.
– Что?
– Он тебя любит?
– Да.
– А ты?
– Вы же знаете.
– Он хороший человек.
– Хороший.
– Чем же еще недовольна?
– Засосала меня семья!
– Вай! Вай! Некрасиво говоришь.
– Домохозяйка я. Повариха, прачка, садовник, огородница…
– Полезные специальности.
– Я литературу люблю. На педагога хотела учиться.
– Еще не поздно.
– Легко говорить. А мне газету почитать некогда, не то что книгу.
– Э… Умение выкраивать время – это тоже талант.
– Сколькими же талантами должен обладать человек, чтобы прожить так, как он хочет?
– Видимо, многими. Однако к талантам нужна еще одна штука – сила воли. Иногда ее подменяет везение…
– Тогда все верно. – Нелли подала Каирову полотенце. – Значит, я на своем месте. И Золотухин здесь ни при чем… Понимаете, когда-то вы давали мне маленькие задания, пустяковые… А я, дура, думала, что вот так, от одного дела к другому, смогу стать оперативным работником. Человеком полезным… Увы, наивные мечты кончились детьми и корытом…
– Видишь ли, Нелли, – они еще минуту стояли на кухне, – возможно, у вас с Золотухиным где-то и не все ладно получилось. Но нельзя игнорировать и то сложное время, в которое мы живем. Не погибни от пули бандита Гена Мироненко – и твоя жизнь могла сложиться сейчас иначе. И ты бы не стояла, как говоришь, у корыта, а может быть, работала разведчицей в тылу врага… Или исполнилась первая мечта – и ты читала бы литературу в школе… Понимаешь?
– Понимаю… А поныть иногда все равно хочется.
Каиров засмеялся, хлопнул Нелли легонько по плечу:
– Ребенок ты еще маленький… А говоришь, постарела.
– А что мне еще говорить…
– Правильно. Тема исчерпана. Молчание… Нет, дочка, ты мне открылась, теперь моя очередь. Слушай, жизнь сложна, но и несовершенна. И мы в этой жизни не случайные гости, а бойцы. Так уж повелось, что у бойцов не спрашивают, кем бы они хотели быть, чем бы желали заниматься. Наше дело бороться за то, чтобы жизнь стала лучше. Я, сама знаешь, только и занимаюсь тем, что разных подонков и сволочей вылавливаю. А душа у меня, между прочим, к другому лежит. Если бы жизнь была идеальной, если бы не было на земле врагов рабочего класса, я знаешь бы чем занимался? Не поверишь, засмеешь… Я бы растения домашние выращивал…
– Цветочки?!
– Это для человека непосвященного они цветочки, травки, кустики. А у них имена есть, да еще какие… Мирзина африканская, санхезия благородная, бегония королевская, рафиолепис индийский, арегелия представительная… Вот так-то, милая. Я недавно роман одного американца прочитал про сыщика Ниро Вульфа. Толковый такой сыщик, ленивый, правда. Так он, дочка, не только всякие убийства раскрывает, но и выращивает орхидеи самых редких, самых знаменитых сортов.
Нелли ласково положила руку на плечо Каирова, тихо и очень искренне сказала:
– Мирзо Иванович, вы хороший…
– Хороший, хороший… Лучше некуда. А бедные цветочки возрастают сиротинками.
Они вернулись в комнату.
Золотухин поставил на пластинку круглую, как луковица, мембрану, спросил:
– Подходит?
Песенка была глупенькая, но очень модная в довоенное время. И мелодия была простенькая, приятная. Вадим Козин пел слащаво, по-женски. Однако настроения песня рождала мирные, беззаботные. И слушать ее было приятно.
Хмуришь брови часто,
Сердишься все зря.
Злость твоя напрасна —
Я люблю тебя.
Улыбнися, Маша,
Ласково взгляни.
Жизнь прекрасна наша —
Солнечные дни.
– И напьюсь же я сегодня! – сказала Нелли.
– Дома можно, – согласился Каиров.
– А кто будет стол убирать? – спросил Золотухин.
– Вот так всегда, – сказала Нелли. – Сплошная проза…
Им не пришлось долго сидеть за столом, предаваться воспоминаниям. Позвонил дежурный по отделению милиции. Сказал, что вернулся старшина Туманов.
– Пришлите машину, – приказал Золотухин.
Каиров решил ехать с ним, чтобы еще сегодня побеседовать со старшиной.
Нелли сказала:
– Мы увидимся, Мирзо Иванович. Вы же не уедете не попрощавшись?
– Конечно нет. Мы еще отведаем твоего вина, Нелли. Это я говорю, Каиров. А Каиров всегда держит слово.
Старенькая «эмка», похожая на черепаху, неуклюже развернулась и подкатила к калитке. Она пыхтела. И газ возле стоп-сигнала клубился красный.
Золотухин и Каиров сели на заднее сиденье.
Каиров сказал:
– Черствый ты человек, Золотухин. Может, слова мои покажутся тебе давно известными. Но женщины – это цветы. Розы, гранат, персик. Они требуют внимания, заботы, восхищения.
– Мужчины – камни. Цемент, бетон. Седьмой год живем… Она меня ни разу по имени не назвала. Все Золотухин да Золотухин… Наверно, и не знает, что Дмитрием зовут.
Проверка
Услышав слово «милиция», Марфа Ильинична напряглась, побелела лицом. Сутулая фигура ее, окаменевшая, будто бы потянулась к выкрашенную полу. И руки висели как плети.
За дверью переминались нетерпеливо: явно несколько человек. Кто-то сопел, покашливал.
Марфа Ильинична мотнула головой, стряхнула с себя оцепенение. Шепнула:
– Открывай не торопясь.
Быстро, словно ветер, подхватила со стола баул. Сунула его в пустую духовку. Метнулась в другую комнату: ну конечно же, грязную одежду бросил Жан прямо на стуле. Марфа Ильинична – разом брюки и куртку в шкаф. Все в полном порядке. Все?!
Кирпич, оранжевый, заметный, остался лежать на столе, бросая тень на чистую голубоватую клеенку.
Первой мыслью Марфы Ильиничны было схватить кирпич и сунуть его хотя бы под стол. Но два милиционера – один повыше, помоложе, другой – пожилой, с усами, – уже вошли в комнату.
Молодой приветливо сказал:
– Добрый вечер, хозяева.
– Спасибо, здравствуйте, – ответила Марфа Ильинична, расплываясь в улыбке.
– Одни в доме?
– Господи, спросят же… А кто еще у нас может быть? В такое-то время. До войны, когда муж, царство ему небесное, жив был, гостей