Из кладовой, где разместился лесник и его пружанские гости, доносилось бормотание ребе Арона:
– Чтоб твой рот никогда не закрывался, а задний проход никогда не открывался! Сотню домов чтоб ты имел, в каждом из них по сотне комнат, в каждой комнате по двадцать кроватей, и чтоб тебя в лихорадке швыряло с одной кровати на другую!
Ребе Арон стоял перед вырезанным из газеты портретом Гитлера и посылал ему проклятия:
– Чтоб у тебя в животе гремело, как пуримская трещотка! Чтоб все зубы у тебя выпали, а один остался для зубной боли! Чтоб твои враги вывихнули ноги, танцуя на твоей могиле!
Васильцов усмехнулся, покачала головой: «Слабовато будет. Наши проклятия по всем органам фюрера проберут».
Полковник пробрался в свою запечную комнатку, расстегивая на ходу портупею. На веревках были аккуратно развешаны женские вещи, они сушились, а сама Ника лежала на топчане у самой стенки, натянув одеяло на обнаженные плечи. При свете фонаря «летучая мышь» видно было, что она лежит с открытыми глазами и ждет не полковника и не комдива, а любимого мужчину. Костю… Васильцов мгновенно разделся и нырнул под теплое одеяло, под горячий женский бок.
И все черное и страшное, что окружало и угрожало ему в эти дни и ночи, мгновенно испепелилось в дым, в сладкий дурман любовной истомы…
Проснулся Васильцов раньше всех – Ника еще спала, в избе стоял разнокалиберный храп смертельно уставших людей. В этот почти что тихий, если не считать храпа, предрассветный час наплыли вдруг воспоминания… Наверное, самые радостные, какие таились в его памяти…
Глава восьмая. Ночь в Вильманштранде
Год назад в полуразграбленной библиотеке дворца Потоцких Васильцов нашел несколько книг, которые никогда не издавались в СССР. Это были произведения белоэмигрантов, и среди них обнаружился томик стихов и рассказов Ивана Бунина. Константин Федорович открыл его на первом же попавшемся рассказе и не смог оторваться – это был «Солнечный удар», и с первых же строк Васильцов узнал свою давнюю историю, свое любовное приключение, пережитое так же, как и бунинский герой, некий безвестный поручик, на палубе прогулочного судна.
Это было одно из самых солнечных, самых радостных и самых сокровенных событий его жизни.
Лето 1914-го. Васильцов, только что произведенный в мичманы, отбывает в свой первый офицерский отпуск. Он собирается провести его в Финляндии, где служит старший брат и где гостят у него родители. Ему не терпится показаться своим в новенькой офицерской форме, в белом кителе, в беловерхой фуражке, сработанной лучшим шляпником Кронштадта. Проще всего было бы сесть на экспресс до Гельсингфорса, а оттуда на местном поезде добраться до Вильманштранда. Но, изучив расписание поездов – скорых и пригородных, пришел к выводу, что быстрее будет отплыть пароходиком из Выборга, а там по Сайменскому каналу сразу же попасть в Вильманштранд. Так было быстрее и к тому же эффектнее: с корабля на бал!
И он отправился в Выборг и купил на речном вокзале билет на небольшой пассажирский пароходик «Сокос». Никаких вещей при нем не было – не успел обзавестись. Там, в Вильманштранде, он купит себе добротный кожаный чемоданчик в цвет военно-морской формы – черный, и набьет его подарками для своих близких. А пока он праздно расхаживал по причалу, поджидая, когда к дебаркадеру подвалит белый двухпалубный пароходик с высокой черной трубой.
Он сразу же заметил ее в толпе пассажиров, собравшихся на посадку: ладная молодая женщина в строгом дорожном платье, в маленькой черной шляпке, из-под полей которой ниспадали великолепные рыжие волосы – до самого широкого кушака, который опоясывал платье. Она была одна и держалась весьма осторожно, чтобы не навлечь какого-нибудь ненужного навязчивого знакомства. В руках у нее были небольшой баул и зонтик.
Она сразу же понравилась Косте, и он стал держаться поближе к ней, а когда пароход пришвартовался и сбросили сходню, пошел прямо за ней – шаг в шаг, и это было очень правильное решение, потому что «Сайму» качнуло на волне, и он слегка придержал даму с саквояжем.
– Спасибо! – обронила она и улыбнулась. Он поймал эту улыбку, как величайшую удачу, и уже не отходил от прекрасной попутчицы. Он любовался, не пряча глаз, не отводя в сторону нескромного взгляда. Верхняя губка изящно вздернута – легкой полуаркой – с нервными уголками, которые то и дело меняли рисунок рта.
Ноги стройные легкие быстрые, созданные для бегства от фавнов и сатиров.
Но тут к пассажирам вышел капитан, старый коренастый финн в большой белой фуражке, отчего походил на причальный кнехт. Он извинился перед пассажирами и сказал, что рейс по техническим причинам откладывается на три часа. Пассажиры недовольно взвыли, но судовой механик, такой же замшелый дед, подтвердил слова капитана:
– Лучше провести три часа здесь, в городе, чем проторчать это время под пустынным болотистым берегом. Рекомендую – проведите пока это время в лучшем парке Российской империи – в «Мон репо».
Новость дала пищу для разговоров, и Константин и его новая подруга сразу же нашли общую тему – эти несносные водные пути сообщения, то ли дело – железная дорога.
Елена, так назвалась молодая женщина, не имела ничего против прогулки в парке в сопровождении юного мичмана. Он взял извозчика, и через пятнадцать минут коляска подкатила к воротам парка.
О, старый финн никак не обманул их, посоветовав провести время в Мон репо. Константин изучал в корпусе английский, а тут было явно французское словцо.
– Что оно означает? – спросил он у спутницы.
– Мон репо – «мое отдохновение». «Моя благодать».
Право, устроители этого замечательного берега по-пали в точку.
С первых же шагов их охватило ощущение таинственности парка, его полудикости. Легенды, предания, мифы – все оживало на каждом шагу. Здесь не надо было ничего придумывать: все эти гроты, пещерки, бухточки, каменный хаос валунов, гранитные обелиски, горбатые мостики, мощенные местами тропы, древние растресканные и заросшие ступени лестниц, ведущих в никуда, и невероятно древние, крученные какой-то силой стволы вековых дубов. То был парк размышлений, воспоминаний и надежд.
«Остров мертвых» – Людвигштайн. Часовня в виде четырехбашенного замка. Не хватало только ладьи Харона, как на картине Бёклина.
Зеленые пагоды елей на каменных постаментах, удивительно ровных и, казалось бы, вырубленных, но все же природных.
Солнце набирало летнюю высоту, становилось жарко, и Елена повесила дорожное платье на руку, оказавшись в замечательной красной шемизетке и длинной высокозапоясанной черной юбке.
Теперь уж держались и вовсе по-свойски и даже заглянули в небольшое кафе. Вольно или невольно, явно или исподтишка Константин любовался своей нечаянной подругой.
Ее взгляд… О, ее искушенный женский взгляд с чуть заметной улыбкой обещал многое!
Несмотря на свои двадцать три, она была опытной женщиной, возможно, куртизанкой. Но Константин старался об этом не думать. На эти ближайшие двадцать часов это была его женщина.
Достаточно того, что она была замужней дамой. И этот муж, думать о котором хотелось меньше всего, ждал ее где-то в невероятно далекой отсюда Свеаборгской крепости.
Мимо проплывали красоты финской природы, но Васильцов скользил по ним почти невидящими глазами.
Канал проходит через ожерелье озер – то очень узких, то весьма широких. Белые чайки