– Начнете отправлять семьи вы, за вами последуют и все остальные, – предупреждал Потапов политработников. – И пойдет лавина отъездов. Паника возникнет. И так уже в магазинах скупают соль, спички, керосин… Короче – всем оставаться на местах! За самовольные отъ-езды будем заводить на членов партии персональные дела, а остальные командиры прекратят свой карьерный рост, и срок представления на новые звания будет увеличен.
В ответ ему была напряженная тишина. Ни Васильцову, ни семейным коммунистам такой подход к делу не нравился. Никому не хотелось оставлять своих жен и детей в заложниках политических обстоятельств. Мало ли что – полыхнет, так потом поздно будет уезжать из Бреста, Волчина или Великого. До границы – рукой подать. Вот и Спиридонов – об этом же. Молодая жена его, Лариса, учительница географии, ходила на пятом месяце беременности.
– Надо что-то придумать, – тер лоб Васильцов. Ему не хотелось и отказывать, и конфликтовать с политорганами.
– Где у вас жилье в России?
– У нас квартира в Твери… Виноват, в Калинине.
– Далековато будет… Знаешь что, отправь-ка ты ее пока в Минск. Вроде бы на обследование и все такое прочее.
– Не поедет она. Скажет, причин никаких нет. Беременность протекает без проблем. А если акушерская помощь понадобится, то вот, он – Брест, рядом… Она у меня сознательная, комсомолка. Первой никогда не побежит, не убежит.
– Тогда мы ее в командировку отправим! Официально. Командировочные документы выпишем. Она ведь учительница? А мы осенью среднюю школу в гарнизоне открываем. Привезет образцы новых учебников.
Идея Спиридонову понравилась, и в тот же вечер он изложил Ларисе все мотивы, по которым она должна срочно выехать в Минск. Но дело приняло неожиданный оборот.
– Знаю, знаю! Ты меня нарочно выпроваживаешь! Ты уже в медсанбате эту кралю присмотрел!
«Эта краля», красавица-терапевт, щеголявшая в невиданных здесь сверхмодных туфлях золотистого цвета, проводила со спецназом разведки занятия по оказанию самопомощи при ранениях и первой медицинской помощи. На Спиридонове, раздетом по пояс, Валентина показывала, как бинтовать раны и в каких местах накладывать жгуты. Лариса случайно застала эту картину: полураздетого мужа в умелых руках. И не важно, что рядом стояли командиры-разведчики.
– Ты нарочно придумал эти занятия, чтобы пофлиртовать со своей мымрой!
– Ну хорошо, поговори с комдивом – и поймешь, что это не моя фантазия!
– Знаю я вас! Сговорились давно!
– Он хочет назначить тебя директором будущей школы. Но нужны учебники, хотя бы для старшеклассников.
– Хорошо… Если ты так настаиваешь, я уеду. По-настоящему уеду. И не в Минск. Уеду домой, в Калинин. И возвращаться не стану.
Сергей хорошо понимал – скажи ей истинную причину ее командировки, и уж тут-то она точно останется в Высоком. Бежать от опасностей – не в ее характере. И все-таки он настоял. И девятнадцатого июня 1941-го Лариса, не попрощавшись, уехала в Минск. Был бы прямой поезд Брест – Калинин, она бы уехала на нем. В страшно расстроенных чувствах Спиридонов доложил об ее отъезде комдиву.
– Вот и хорошо! – одобрил тот. – Привезет она учебники, не привезет, по крайней мере никто судачить об ее отъезде не станет… Кого ждете – мальчика или девочку?
– Мальчика, конечно! – повеселел майор. Когда-нибудь жена сама поймет, что стояло за этой настырной отправкой ее в Минск. Когда-нибудь, и, похоже, что очень скоро…
* * *
А Васильцова в штабе ждал пренеприятный сюрприз. Собственно, ничего особо неприятного не было, неожиданность была скорее тревожного свойства… И все-таки настроение упало. Начальник штаба майор Гуров встретил его ошеломительной новостью:
– У нас перебежчик. С той стороны. Поляк. Через реку переплыл, чтобы сообщить нам время нападения немцев.
– Где он? Кто задержал? Почему не пограничники?
– Пограничники проморгали. Я им уже сообщил. Сейчас приедут, заберут на заставу. Он в дежурке сидит.
Перебежчик, пожилой крестьянин, заросший седоватой щетиной, взволнованно пытался втолковать «пану полковнику», что немцы собираются «напасть на Советы» 22 июня. И для этой цели нагнали «веле ружных в-ойск» и «пояздув опанцежоных».
– Бронепоездов, что ли? – уточнил Васильцов.
– Не. Панцерники на колах.
– Бронемашины, – догадался Гуров.
– Так, так, машины, самохуды!
О «множестве разных войск» Васильцов знал и от своей разведки, но точную дату никто никогда не называл. Почему именно 22 июня? Разве что суббота, предвыходное расслабление.
– А ты не врешь, дед? Откуда знаешь точную дату?
– Як Бога кохам! У меня в хате немецкие офицеры стоят. Разумием трохен по-немецку!
Немцы к Бугу никого не подпускают, даже рыбаков. Единственное исключение делали для косарей. Траву косить можно. Дед взял косу и пошел к реке. А там, улучив минуту, бросил косу и прямо в одежде поплыл на тот берег. Он уже был на середине, когда его заметил немецкий патруль и открыл огонь из автоматов. Но старику повезло, все пули ушли в воду – он благополучно вылез в кустах. Отжал одежду да и пошел искать военных. Вот и нашел их уже на дороге.
Васильцов позвонил начальнику заставы.
– Петрович, что ж вы там мышей-то у себя не ловите? Мои люди нарушителя границы привели.
– Промашка вышла, товарищ полковник. У нас как раз пересменка дозорных была.
– А мы-то твердим – граница на замке, граница на замке!..
– Виноват! Больше не повторится. Я уже своим тут холку намылил.
Примчал на мотоцикле наряд за нарушителем. Иосифа Максимовича, так отрекомендовался дед, Васильцов напутствовал словами:
– Если дата твоя, не дай бог, подтвердится – представлю к награде. А пока, пшепрашам дядьку, таков порядок. Кесарю кесарево.
Деда усадили в коляску мотоцикла и умчали на заставу.
Глава семнадцатая. Ангел без головы
В субботу, 21 июня, командир второй роты старший лейтенант Зерновицин отпустил своих взводных – всех троих в увольнение. Все трое – лейтенанты Овцын, Черкашин и Генералов – радостно двинули пешком в Высоко-Литовск. Какой-никакой, а все же город, а десять километров до него для молодых командиров – не расстояние. Пару часов ускоренным шагом по лесной дороге – и вот он, старинный град Высоко-Литовск, с железнодорожной станцией, рестораном, кинозалом, а главное, с танцплощадкой, на которую и спешили бравые лейтенанты в отглаженных гимнастерках, свежими подворотничками, тщательно выбритые и даже надушенные одеколоном «Шипр». Запыленным в неблизком пути сапогам вернула былой блеск бархотка, которую предусмотрительно захватил с собой Овцын. Они успели к первому вальсу, который плавно завели трубы полкового оркестра – к «Амурским волнам». Танцплощадка располагалась в старинном и уже изрядно подзапущенном парке графа Потоцкого. Девушек здесь было больше, чем кавалеров, и лейтенанты без труда присмотрели себе пригожих высоковских паненок. Черкашин пригласил на тур рослую белокурую деваху, назвавшуюся при знакомстве Анютой. Она ничуть ему не понравилась, но хорошо чувствовала ритм, такт и «вела» его в танце.
* * *
В Волчине «на хозяйстве», то есть приглядывать за личным составом роты, остались политрук, командир пулеметного взвода и старшина. (Ротный уехал к семье в Брест.) Так что лейтенанты ничуть не опасались за порядок в своих подразделениях. В эти минуты в танцевальных объятиях местных красавиц они вообще о них забыли. Не чуяли они и тихой возни по ту сторону Пульвы с установкой орудий, которые с закрытых позиций уже выставляли на своих прицелах координаты целей в Высоко-Литовске, в Волчине, в Огородниках. Не знали они и знать не могли, что в приграничных рощах уже скапливались штурмовые роты, готовые вот-вот вслед за огневым налетом ринуться в атаку.
А на старинном кладбище, обнесенном каменными мурами, где с прошлой мировой были погребены австрийские солдаты, уже