– Просись на какую-нибудь технику. Домой вернешься с нормальной профессией. Это тебе не какой-то искусствовед! Трактор освой, машину. Всюду человеком будешь.
Но призывника Станислава Пиотровского никто не спрашивал о его намерениях. Сначала отправили в учебный отряд на полигон Обузь Лесна, под Барановичи, в бывшие Скобелевские лагеря. Обучали на пулеметчика, и вскоре, присвоив звание младшего сержанта, отправили в 49-ю стрелковую дивизию, по счастью или нет, стоявшую в его родных краях – в Волчине, в Высоко-Литовске… Сташек сделал все, чтобы забыть довоенную жизнь, службу в «двуйке». Он все начинал заново. Учил русский язык, учил новые песни, набирался армейского ума-разума и ждал заветной осени 1942 года, когда кончался его трехлетний срок.
Переносить «тяготы и лишения военной службы» помогали, как ни странно, его навыки художника. И в учебном отряде, и в стрелковой роте – всем политрукам была нужна «наглядная агитация» и стенные газеты. И все они сразу же оценили младшего сержанта, уверенно владевшего и карандашом, и кистью. Он даже портреты командиров набрасывал – быстро, эскизно, но узнаваемо. Его ценили и уважительно называли между собой – Петро. Пиотровский и сам довольно быстро втянулся в новую для него жизнь и даже с некой гордостью носил в петлицах рубиновый треугольничек – знак младшего сержанта. Все прежнее, хоть и недавнее, было надежно спрятано в «скрытку», в личный сейф, и он почти никогда не вспоминал о пане Вацлаве, о своем чине хорунжего в «двуйке», о работе в минском генеральном консульстве… Все это было в другой, прекрасной некогда, жизни, ставшей в одночасье опасной. Вспоминал лишь о Владеке да о красивой женщине Нике. Оба они теперь раз и навсегда исчезли из его бытия. Исчезли, но не все… Вдруг возник грозный призрак из того запретного мира. Младший сержант Пиотровский разводил караул у входа в штаб дивизии, как вдруг мимо него прошел тот самый «возмущенный гражданин», который ломился к нему в комнату для сжигания секретных бумаг и который чуть не убил его со злости, увидев, как догорает в камине последняя стопка бумаг. Пиотровский не знал его имени, но это был именно он – майор Фанифатов, сосланный за провал захвата документов «двуйки» в «белорусскую Сибирь», в Беловежскую Пущу. И контр-разведчик его узнал, но не сразу поверил своим глазам. Мог ли польский шпион обернуться советским младшим сержантом? Бывают, конечно, оборотни, но чтобы так?.. Фанифатов проскочил по инерции в штаб, обернувшись всего лишь раз – чтобы лучше запомнить странного красноармейца. Хорошо бы с ним завтра побеседовать! Но более срочные дела увлекли его за собой. Завтра поговорим, завтра… И это стало еще одним промахом неплохого в целом «чистильщика»…
Но и разводящий караула младший сержант Пиотровский перехватил удивленный взгляд «особиста» и понял все правильно – его узнали! Этот тип, рвавшийся к нему в консульскую «секретку», опознал его! И, конечно же, он арестует и отдаст под суд, а там – скорее всего, расстрел. Матка Боска, Ченстоховска!
Губы сами собой выговаривали слова заученной с детства молитвы:
Патер ностер, квуи эс ин каэлис.
Санктифицетур номен туум.
Адвениат регнум туум.
Глава седьмая. Мужество, тревога и отчаяние…
Васильцов считал себя человеком с крепкими нервами. Но через год в должности командира дивизии стал признаваться – отчасти в шутку, но больше всерьез: «Нервы ни к черту!»
Когда под твоим началом тысячи и тысячи людей, да не простых, а одетых в военную форму, да еще вооруженных, когда в руках этих людей всевозможная боевая техника – от грузовиков и тракторов до орудий, минометов, огнеметов, когда большинство этих людей ждет не дождется, когда им скажут: «все, теперь вы свободны, можете разъезжаться по домам» или, напротив, когда им ежедневно втолковывают: «этого вам нельзя, и это тоже категорически запрещается», и они, эти военно-подневольные люди, пытаются так или иначе смягчить, обойти служебные запреты (тот же запрет на самовольное покидание расположения части или на распитие вина и водки в любое время дня, или… Да мало ли этих «или», которые ограничивают личную свободу людей, – молодых, сильных и неглупых мужчин, порой озорных, порой самонадеянных, порой изначально порочных или дерзких, хитроумных, с детства непослушных парней?). Когда под твоим началом столько непростых личностей с характером, с национальными амбициями, с разными понятиями о пределах допустимого – жди чрезвычайных происшествий. Командир 49-й стрелковой дивизии их не ждал, они происходили сами по себе – жди не жди – они происходили в силу естественного течения жизни, со всеми ее выбросами и сюрпризами.
Каждое утро Васильцов готовился к потоку пренеприятных новостей. Он встречал их в окружении заместителя – полковника Никодима Скурьята (по кличке Малюта) и военного комиссара дивизии Потапова (по кличке Медведь). А все новости сообщали им по очереди – сначала начальник штаба майор Степан Гуров, а потом – начарт, начальник артиллерии дивизии капитан Михаил Антонов, начальники инженерной, химической, медицинской, финансовой служб – если им было что сказать, то есть озадачить или огорчить начальство. Именно так начинался каждый служебный день в 49-й краснознаменной.
Вот и сейчас перед столом комдива предстал понурый майор Гуров:
– Происшествие по перечню один, – замогильным голосом сообщал начштаба, – младший сержант пятнадцатого полка Пиотровский самовольно покинул часть, вооружившись винтовкой.
Васильцов встал из кресла.
– Немедленно разыскать, обезоружить и отдать под трибунал! – распоряжался полковник, прекрасно понимая, как непросто выполнить его указание и какие неприятности может принести это ЧП лично ему и всей дивизии.
– Две роты полка подняты по боевой тревоге и отправлены прочесывать окрестные леса… Вчера, – продолжал начштаба, – командир противотанкового дивизиона капитан Никифоров врезался на своем личном мотоцикле в обозную конную повозку и сломал ногу.
– Кому? – уточнял остроязыкий Васильцов. – Коню или себе?
– Себе. Отправлен в госпиталь.
– Конь? – продолжал шутку комдива Малюта.
– Никак нет. Командир дивизиона.
– На «губу» его надо было бы отправить, а не в госпиталь, – ворчал комдив, и весь его ареопаг молча соглашался… – Ну, что еще? Добивай, черный ворон!
– Вчера вечером в батальоне связи командиры рот устроили групповую пьянку с распитием самодельных спиртных напитков по случаю присвоения очередного звания командиру радиотелеграфной роты.
– Ладно, это мы переживем. Организаторов пьянки наказать в служебном порядке…
– А что, на несамодельные напитки у них денег не хватило? – полюбопытствовал полковник Скурьята. На этот вопрос начальник штаба ответить не смог.
– Сегодня утром сгорел склад табачного довольствия. Почти тонна махорки и несколько коробок папирос «Беломорканал», «Север» и «Казбек»… – продолжал свой скорбный список начштаба.
– Что, даже окурков не осталось? – спросил Потапов.
– Никак нет. Только один пепел.
– Не горюй, Платоныч, – усмехался Васильцов. – Не пристало тебе окурки собирать. Поделюсь с тобой своим запасом.
– «Казбек» жалко. Дорогие папиросы, – качал головой комиссар, заядлый курильщик. Разговор тут же перешел на качество папирос и махры: какие крепче, какие ароматнее.
Табачную тему перебил начальник артиллерии дивизии.
– Разрешите доложить, к нам едет комиссия из Москвы, из Главного артиллерийского управления, – печально сообщил он.
– Знаю, – невесело подтвердил Васильцов. – Все по классике: «К нам едет ревизор»… Начпроду продумать меню гостевого обеда. Флагманскому рыбаку Валентину Михайловичу оборудовать места для рыбной ловли.
Командир разведбата (91-го, отдельного) капитан Валентин Панкратов слыл отменным рыбаком и всегда выручал комдива, развлекая даже самых строгих проверщиков удачной ловлей лещей и голавлей в Пульве-реке. Но это