Отметим, что не только Л. Гринфельд, но и другие зарубежные авторы используют термин «нация» в трудах о России времен Петра Великого. Например, американский исследователь Р. Уортман по поводу восхваления Петра в стихах, речах, спектаклях с помощью аллегорий и художественных изображений, считая его героизм и достижения реальными, пишет: «…прославление государя в данном случае было не персонифицированным в нем прославлением государства и нации, а восхвалением личных сверхчеловеческих подвигов самого Петра, совершенных для блага нации»[112].
Особенность России заключалась не только в «политической регулярности», т. е. в степени укорененности правовых основ организации общества и власти, но также и в смыслах словоупотребления в отношении самого государственного образования и существующих в нем титулов. «На протяжении всего имперского периода монарх, официально именуемый „Его (Ваше) Императорское Величество“, в повседневной речи подданных очень часто будет оставаться государем, Российская империя – Россией, если говорить о стране, и отечеством, если за эту страну нужно проливать кровь»[113].
Исследователь реформ в России в ХVIII столетии А. Б. Каменский, не поднимая тему нации и национализма, тем не менее оценивает итоги правления Екатерины II как время, когда уже можно было говорить о существовании новой русской национальной литературы, национальной школы живописи, архитектуры, музыки и т. д. К концу ХVIII в. в основном завершился процесс складывания русского литературного языка, который чаще всего назывался российским языком. «Именно в это время происходят важные изменения в историческом сознании, вновь возникает интерес к допетровскому прошлому России, появляются первые образцы рефлексии по поводу выбора исторического пути, места и роли России в мире. Именно во второй половине XVIII в. на русской исторической сцене появляется такой особый социально-культурный феномен, каким была русская интеллигенция со свойственным ей чувством вины перед народом. Именно тогда наступает новый этап в формировании русского национального самосознания с характерным для него чувством национальной гордости и патриотизма»[114].
Для Екатерины Великой тема русского патриотизма была связана с ориентацией на Запад, которую она зафиксировала в своем «Наказе», данном Уложенной комиссии: «Россия есть европейская держава… Перемены, которые в России предпринял Петр Великий, тем удобнее успех получили, что нравы, бывшие в то время, совсем не сходствовали с климатом и привнесены были к нам смешением разных народов и завоеванием чуждых областей. Петр Первый, введя нравы и обычаи европейские в европейском народе, нашел тогда такия удобности, каких он и сам не ожидал»[115]. Екатерина проводила свои реформы, стремясь решить задачу укрепления государственной власти на принципах самодержавия, централизма и унитаризма, пытаясь одновременно для живущих в России народов «сшить каждому приличное платье». Как писала Вольтеру императрица, путешествуя по Волге и наблюдая «здесь 20 различных народов, один на другого не похожих», «легко положить общие начала, но частности? Ведь это целый особый мир: надобно его создать, сплотить, охранять».
Во многом успешной была этнонациональная политика Екатерины Великой, т. е. политика создания, сплочения и охраны «особого мира» из многих и разных народов. Манифестом 1763 г. была начата масштабная кампания переселения колонистов в Россию. В этом документе нашли отражение европейские нормы о свободе передвижения как одного из прав человека и внедрявшиеся тогда нормы регулирования миграционной политики. Только за первые два года в Россию прибыло около 30 тыс. немецких переселенцев, осевших в основном в окрестностях Саратова. В чем-то эта политика отражала популярные в то время теории о связи процветания государства с ростом народонаселения. Их в свое время изложил М. В. Ломоносов в сочинении «О сохранении и размножении Российского народа». Английский историк Р. Бартлетт посвятил переселенческой политике Екатерины II специальное исследование и такой вывод: «Ни одна другая коронованная особа современности не делала проблему народонаселения столь важной заботой правительства»[116].
Одним из важных достижений XVIII в. было появление наряду с категориями «раб» или «подданный» понятия «гражданин» не только в смысле «горожанин», а также выражения «сын Отечества», вслед за которыми последует представление об ответственном гражданине. В 1789 г. в журнале «Беседующий гражданин» была напечатана статья «Беседа о том, что есть сын Отечества» (специалисты считают, что ее автором был А. Н. Радищев), в которой обосновывался нравственный смысл понятия. По мнению автора, человек потребен для ношения имени сына Отечества, если он чужд зависти, гордости, любострастия, не предается лени и пьянству и обладает такими добродетелями, как честолюбие, благонравие и благородство[117]. Российский парадокс заключался в том, что можно было одновременно быть «слугой царя» и «сыном Отечества». Это означало (означает и по сегодняшний день!), что не существует дилеммы: нация – это обязательно свободные граждане, а без этого нет нации. Нация могла и может быть и в условиях несвободы в ее европейском представлении. В современной Турции или в Китае свобод не больше, чем в России, но наличие турецкой и китайской наций никто не оспаривает. Причем об этих нациях оказывается позволительным говорить даже применительно ко времени, когда Турция была Османской империей, а Китай – империей и колониальным владением одновременно до начала ХХ в. Но тогда почему в имперской России не может быть нации, т. е. представления о едином народе страны? Это происходит по причине ментальной инерции, когда феномен сложного самосознания смешивается с социально-культурной однородностью населения страны как своего рода нормативной установкой, которую на самом деле не удалось реализовать ни в одной стране.
Н. М. Карамзин и А. С. Пушкин о россиянах
В истории формирования российской национальной идентичности XIX век стал важной вехой. Он был наполнен острыми спорами по поводу того, что есть Россия и ее народ. Здесь прежде всего следует назвать имя историка и писателя Н. М. Карамзина. В его эпоху благодаря сочинениям самого ученого прочно утвердилось представление о самостоятельном субъекте, который назывался российским народом или россиянами, – своего рода прототипе гражданской нации.
В 1811 г. Карамзин в предназначенной для императора Александра I «Записке о древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях» писал: «Россия основалась победами и единоначалием, гибла от разногласия, а спаслась мудрым самодержавием. Во глубине Севера, возвысив главу свою между азиатскими и европейскими царствами,