Они завели меня по лестнице на подиум под всеобщие аплодисменты.
Сияющий Брингли взял меня за руку и повел к судьям. Он махал залу, улыбался учителям, которые отвечали ему сдержанными улыбками. Директор ярмарки вложил мне в руку диплом, и я почувствовала, как у меня горят щеки, когда мы встали сфотографироваться на фоне моей картины с привешенной к ней синей наградной розеткой: Брингли, пунцовый от радости, и я, такая же красная, закрывшаяся дипломом по глаза.
– А ты не хотела участвовать! – воскликнул Брингли, гордо похлопывая меня по плечу. – Я в тебя всегда верил! Не возражаешь, если я сфотографируюсь с дипломом?
В итоге я сама его сфотографировала. В одной руке он держал награду, а другой пожимал руку директора. Брингли сиял так, будто только что получил Нобелевскую премию.
Однажды он сказал мне: «Покажи зрителю, сколько красоты ты находишь там, где другие ничего не видят».
И я сделала это – показала свой родной край, его цветы, озера, горы и дышащее свободой небо.
Но главное – в своей картине я выразила надежду. Действительно верно, что сила некоторых вещей заключается в их величайшей красоте.
Домой мы вернулись очень поздно.
Мою комнату заливал розовый свет: небо было похоже на акварель, а океан на горизонте сверкал, как шкатулка с драгоценностями.
Я остановилась в дверях и поблуждала по комнате взглядом. У стены больше не громоздились коробки. Не осталось никаких «но» и «если» в пластиковых пакетах. В углу на мольберте стоял холст, полный красок, а у окна висело несколько карандашных набросков.
Над кроватью красовался вымпел с канадским флагом, а с комода мне улыбалась наша с папой фотография.
Здесь были моя обувь и одежда, мои книги на полках и мой игрушечный лось, которого Мириам каждый раз после уборки клала спать на подушку.
Теперь комната была моей. Окончательно и бесповоротно.
Я осторожно поставила диплом на комод и прислонила его к стене. Провела пальцами по стеклу, и меня охватило редкое невероятное чувство, которое я не смогла бы описать словами. Где бы он ни был, я была уверена, что папа сейчас улыбался.
– У тебя здесь холодрыга.
Я обернулась на звук этого голоса.
Мейсон вошел, взглянув на кондиционер и слегка скривив верхнюю губу. Непонятно почему, но мне начинало нравиться раздраженное выражение его лица.
– Как думаешь, твой отец недоволен? – спросила я, когда он подошел.
Джон так до сих пор ничего и не сказал. Я-то надеялась, что он обрадуется, узнав о нас с Мейсоном. Когда мы помирились, я увидела в глазах Джона искреннюю радость, как будто он почувствовал, что отныне наша жизнь станет только улучшаться.
Однако по его потрясенному лицу я поняла, что, взяв меня с собой, он неосознанно принял на себя ответственность и обязанности отца. Все, даже негласные и неписаные, как, например, обязанность отпихнуть любого, кто положит на меня глаз. Наверное, он сильно расстроился, когда понял, что тот, кого следовало пнуть, его сын.
– Отец справится. – Мейсон рассеянно рассматривал диплом. – Просто он такого от нас не ожидал.
«Никто этого не ожидал, – промелькнуло у меня в голове, пока Мейсон пристально смотрел мне в глаза, – даже мы с тобой…»
Мейсон склонил голову. Розовый закат опалил его лицо, превратив радужки в две слюдяные линзы.
Он поднял руку, медленно снял с меня кепку и положил ее на стол. Он смотрел внимательно и ничего не говорил. Я стояла неподвижно и ждала момента, когда он дотронется до меня. От уверенного прикосновения его пальцев к моей щеке по спине пробежала дрожь. Я позволила ему гладить мое лицо, ласкать его с нежностью, которая, казалось, несвойственна таким сильным рукам.
– Ты больше не убегаешь, – пробормотал Мейсон, – ведь так?
– Ты скажи мне, – прошептала я.
– Нет, ты мне скажи.
Мейсон обхватил мое лицо ладонями, его дыхание смешалось с моим. Я наслаждалась его близостью.
– Я хочу услышать, как ты это сама скажешь.
– Я никуда не ухожу, – выдохнула я, глядя ему в глаза.
Эти слова разошлись по извилистым тропинкам его души.
Я еще многого не знала о Мейсоне. Внутри его радужек еще столько непознанных вселенных. И мне хотелось изведать их, все до единой.
Я искала это чувство среди людей, высматривала в их глазах, а нашла внутри себя.
Теперь мне хотелось лишь одного – переживать это чувство всем своим существом.
Я встала на цыпочки, и Мейсон наклонился, чтобы меня поцеловать.
Мы росли, не зная друг друга. Мы жили в двух далеких мирах.
Но возможно, бывает такая связь, которая не зависит от времени и пространства. Она преодолевает любые барьеры и создает совершенно особенный рисунок судьбы.
Такой, как у нас с Мейсоном.
Глава 27
С самого начала
Я ненавидела больницы. Надеялась больше не почувствовать этот запах. Удушающая тошнота и чувство беспомощности напомнили мне о том времени, когда я потеряла все.
Наши шаги эхом разнесло по коридору, и я снова почувствовала себя потерянной и одинокой.
Мы шли быстро, почти бежали. Сердце колотилось, руки вспотели, рядом слышалось учащенное дыхание Мейсона. От беспокойства я не могла ни о чем думать, разум затуманился.
Наконец мы притормозили у двери в палату. Я распахнула ее, и нам открылась комната, полная света. Джон был там, в кровати.
– Эй, – сказал он, немного смущенный.
Я не могла дышать. Судорожно осматривала Джона, разглядывая каждый сантиметр его лица. Оно у него было спокойное и светлое, волосы причесаны. На запястье… повязка?
– Я же говорил вам, что со мной все в порядке, – пробормотал он виноватым голосом, заметив, как мы испуганы.
«Я упал, и меня отвезли в больницу», – говорилось в его эсэмэске. В тот момент я почувствовала, что умираю. Из сердца поднялись ужасные воспоминания. И запаниковала не только я одна: впервые на лице Мейсона я увидела муку, столь же глубокую, как и моя собственная.
– Что с тобой случилось? – хрипло спросил Мейсон.
– Коллега уронил какие-то бумаги. Я поскользнулся на них и приземлился на запястье, чуток ударившись головой, – объяснил Джон.
Я молчала, но не могла удержаться от того, чтобы не разглядывать его с жадным вниманием. И еще раз отметила, что глаза у него ясные, вид ухоженный, свежевыстиранная рубашка подчеркивала теплый цвет лица.
Ничего страшного не случилось, он в порядке. Джон в порядке.
Из моей груди вырвался прерывистой вздох облегчения. Я почувствовала, что Мейсон тоже расслабился, озноб напряжения прошел.
– Простите, что заставил вас волноваться.
Джон снова виновато улыбнулся и коснулся руки сына, стоявшего у