Чиновники поспешно замещали вакуум, образовавшийся в результате травли творческой интеллигенции. Они обнаружили неожиданный авторский зуд и тщеславное желание видеть свои имена на корешках книг. При ближайшем рассмотрении, вероятно, обнаружилось бы, что они только подписывали книги, состряпанные референтами. Так появлялись книги, весомость которых определялась высотой поста так называемого автора в нацистской иерархии. Приближенный фюрера Розенберг, почитавшийся нацистским идеологом, распродал сотни тысяч экземпляров книги «Миф двадцатого столетия», которую послушные порядку немцы сочли за официальное разъяснение господствующей доктрины. Публично Гитлер отмолчался, а восторгавшимся приближенным отрезал: «Эту чепуху совершенно невозможно понять», – и выразил изумление, что творение «узколобого прибалтийского немца, мыслящего ужасно сложно», могло найти читателя. «Возвращение к средневековью», – повторял он, упустив из виду очевидное – высокопоставленный чиновник всего-навсего прокомментировал изречения самого фюрера.
А как с «Моей борьбой», книгой, которую чтили евангелием? А. Шпеер, благоговейно выслушивавший откровения фюрера, с ужасом отметил его слова: «Значительная часть ее больше не имеет значения, – сказал Гитлер. – Мне бы не следовало так рано связывать себя определенными заявлениями». Услышав это, я оставил безуспешные попытки прочитать книгу».
О нацистской «идеологии»
Если так, то в какой мере нацистские лидеры были сами привержены своему идеологическому кодексу, малейшие отклонения от которого грозили рядовому немцу концлагерем или смертью? Характерно, что высшие деятели партии не посылали своих сыновей в школы Адольфа Гитлера и замки-ордена. Был отмечен единственный случай – Мартин Борман отдал одного из своих сыновей в такую школу. В качестве наказания.
Для руководителей рейха идеология была важна не сама по себе, а только как средство связать по рукам и ногам немцев и погнать их впереди себя на войну. Что дело обстояло именно так, показывают рассуждения Гитлера об исламе. От заезжей группы арабов Гитлер набрался премудрости, узнав факт, крайне поразивший его, – в раннее средневековье волну арабского завоевания, оказывается, остановили на юге Франции, где им нанесли поражение.
«Если бы арабы выиграли битву, – рассудил Гитлер, – мир ныне был бы мусульманским. Ибо их религия учит распространять веру мечом и подчинять ей другие народы. Германцы стали бы наследниками этой религии, которая полностью отвечает их темпераменту. Арабы-завоеватели из-за расовой неполноценности в конце концов не смогли бы выжить в суровых климатических и иных условиях Германии. Они не смогли бы удержать в повиновении более энергичные племена, и в конце концов не арабы, а немцы-мусульмане возглавили бы империю Магомета. Просто несчастье, что у нас не та религия! Почему у нас не японский культ, считающий высшей добродетелью жертвовать собой ради родины? Мусульманская вера также куда бы больше подошла нам, чем христианство. Почему случилось так, что мы получили кроткое и слабохарактерное христианство?»
Проливая слезы по поводу того, что ислам в свое время не овладел германцами, Гитлер забыл собственные недавние сентенции насчет «богословской» основы нацизма. «Когда я читаю евангелия Нового Завета и откровения разных пророков, – записывал поучения Гитлера Вагенер, – я чувствую, что живу в эпоху Рима, позднего эллинизма и христианства, и меня потрясает, что сделали с их учениями, особенно Иисуса Христа. Ведь эти люди создали мировоззрение, которое ныне называется социализмом, они вводили его, учили ему. Но христианские церкви… предали Христа! Они превратили святую идею христианского социализма в свою противоположность! Они убили социализм как раз в то время, когда евреи пригвоздили Иисуса к кресту, они похоронили социализм, как похоронили тело Христа.
Мы первые эксгумируем это учение! Только через нас учение возродится!.. Мы должны воспитать молодежь в духе Христа, возродив его: любовь к ближнему, каждый из вас творение бога, вы все – братья. Молодежь с презрением уйдет от фарисеев с именем Христа на устах и дьяволом в сердце» и т. д. Едва ли стоит тратить еще слова, чтобы доказать – никакой «научной» основы в нацистской идеологии не было и быть не могло.
Все, чему учили нацистские заговорщики, было призвано освятить низменные цели агрессии. Они пытались рационализировать в терминах бредовых доктрин животные инстинкты, нравственно отбросив человека к каменному веку. С тем только отличием, что воспитанный ими немец отправлялся в грабительский, истребительный набег на соседей не в звериной шкуре и с каменным топором в руках, а в танке, вооруженный новейшей военной техникой. Это не меняло дела – топал двуногий зверь. Он, безусловно, превосходил как убийца своих собратьев по «профессии» из стран Запада.
У. Шайрер, наблюдавший военную подготовку германской молодежи и увидевший ее результаты в начале войны, записал:
«Молодежь «третьего рейха» росла сильной и здоровой, верившей в будущее своей страны и в себя, проникнутая чувством товарищества, которое разбивало все классовые, экономические и социальные барьеры. Я вспомнил об этом в майские дни 1940 года, когда на дороге между Аахеном и Брюсселем был очевиден контраст между германскими солдатами, загорелыми, подтянутыми в результате юности, проведенной на свежем воздухе, получавшими достаточное питание, и первыми английскими военнопленными с впалой грудью, покатыми плечами, серым цветом лица и скверными зубами, являвшими собой трагический пример молодых людей, которых Англия так безответственно игнорировала в межвоенные годы».
Реакция Шайрера типична для многих европейцев и американцев, увидевших гитлеровскую солдатню, натасканную на убийство еще в «гитлерюгенде». Наблюдатели не рассмотрели, однако, что здоровых безмозглых гитлеровских скотов и тщедушных юношей Запада дал один и тот же строй – капитализм. Одних он уродовал нравственно, других еще и физически. Один на один «дети кризиса», как именовали на Западе поколение молодежи, недоедавшее в тридцатые годы, не могли устоять перед молодым нацистским зверем. Страх перед могуществом вермахта сковывал души. Когда мотомеханизированное варварство выплеснулось за границы Германии, ужас далеко обгонял колонны германских войск.
То был страшный враг человечества. Реакция советских людей, схватившихся с ним лицом к лицу, не имела ничего общего с той, какая была на Западе. На российских полях гитлеровское воинство растеряло свой бравый вид и все «доблести». Русский писатель Леонид Леонов оставил нам зарисовку «Немцы в Москве» о том, как в начале четвертого года Великой Отечественной войны, 17 июля 1944 года, 57 тысяч немецких военнопленных под редким конвоем провели по улицам столицы.
Они «проходили мимо нас около трех часов, и жители Москвы вдоволь нагляделись, что за сброд Гитлер пытался посадить им на шею в качестве устроителей всеновейшего порядка… Оно текло долго по московским улицам, отребье, которому маньяк внушил, что оно и есть лучшая часть человечества… Несостоявшиеся хозяева планеты, они плелись мимо нас, долговязые и зобатые, с волосами, вздыбленными, как у чертей в летописных сказаниях, в кителях нараспашку, брюхом наружу, но пока еще не на четвереньках, – в трусиках и босиком, а иные в прочных, на медном гвозде, ботинках, которых до Индии хватило бы, если бы не Россия на пути… Шли с ночлежными рогожками под мышкой, имея на головах фуражки без дна, котелки с дырками, пробитыми для проветривания этой части тела, грязные даже изнутри, словно нарочно подбирал их Гитлер, чтоб ужаснуть мир этим стыдным исподним лицом нынешней Германии. Они шли очень разные, но было и что-то общее в них, будто всех их отштамповала пьяная машина из какого-то протухлого животного утиля.
Эти живые механизмы с пружинками вместо душ не раз топали под музыку по столицам распластанной Европы. Старые облезлые вороны с генеральскими погонами принимали завоевательский парад на парижской Плас-Этуаль, и радио послушно разносило по всей планете эхо чугунной германской поступи. Эти же проходили по Москве уже не церемониальным маршем…
Мы не жжем пленных, не уродуем их: мы не немцы! Ни заслуженного плевка, ни камня не полетело в сторону врагов, переправляемых с вокзала на вокзал, хотя вдовы, сироты и матери замученных ими стояли на тротуарах во всю длину шествия… Брезгливое молчание стояло на улицах Москвы, насыщенной шарканьем ста с лишним тысяч ног». Шлепали стопроцентные «арийцы», «лучшие из лучших