– Мама, видишь ли, не одобряет мои занятия. Ей не нравится, каким человеком я вырос. Не так она меня воспитывала. Но знаешь, в чём прелесть традиционных отношений? Грунтовых, как сказали бы твои друзья-мураши. Прелесть в том, что никто никому ничем не обязан. И чувства, которые мы испытываем друг к другу, не диктует нам горстка запрограммированных бактерий. И наши выборы – не выборы системы, переданные теми же бактериями. Мы сами принимаем решения. И сами несём за них ответственность.
В этом смысле ты, Чагин, тоже немного грунт. Ты принял решение раз – двадцать лет назад, когда согласился на наш маленький эксперимент. Ты принял решение снова – когда согласился сожрать крипты с неприятным тебе, но таким нужным подонком Вольцем. Ты принял решение вернуться сюда, осознавая, очевидно, что если тебе и помогут, то потребуют что-то взамен. Верно, Чагин? Осознавал же?
Впрочем, сейчас мне куда интереснее другое. А какой именно помощи ты ждёшь?
Крипта подъедает сим-бактерии, это тебе любой школьник скажет. Три-четыре приёма, и конец мурашу. А потом они приходят сюда. Но, кстати, не все. Далеко не все. Есть герои, которые честно уходят в коррекцию. Есть отчаянные, которые уходят в лес. Условно, конечно. Где ты сейчас найдёшь лес. Но для вас же, для мурашей,– всё лес, что не социум. Всё лес, где нет счастья единения. Вы не можете в лесу, Чагин. Вы социальные животные. А социальным животным необходим социум.
Тех, кто приходит ко мне впервые, не зная, какова цена, – их я могу понять. Они, вероятно, надеются откупиться деньгами. Или рассчитывают на хвалёное грунтовское милосердие. А ты, Чагин? На что рассчитываешь ты? Ты ведь знаешь, что я дьявол во плоти. Знаешь мои методы.
Интонация Кима неуловимо сменилась. Исчез добрый доктор. Теперь в его голосе сквозило неприкрытое презрение – спокойное, уверенное, привычное. Ким презирал своих клиентов-симов и, похоже, не стеснялся говорить им об этом. Потому что – они всё равно вернутся. Никуда не денутся.
Чагин чувствовал, как в ответ на презрение Кима внутри него просыпается стыдная надежда: ещё не всё потеряно. Нужно найти ровесника. Кого-то из школы, максимально похожего. Чагин уже крутил в голове схемы: как найти, что сказать, как привести в «Нерпу».
Ким всмотрелся в его лицо и криво усмехнулся. Ничего не сказал, но Чагин и сам всё понял. Одно дело – подменить свежую матрицу у школьника, чистого, как доска. Никуда не вписан, ни с кем не связан. Не человек, а так – личинка человека.
Другое дело – сейчас. Сотни, тысячи связей, оставивших отпечатки в его матрице. Его отпечатки – в чужих матрицах. Тысячи связей, проходящих проверку сотнями ежедневных встреч и, конечно, единением, которое не только поёт о его причастности к чему-то большему, но ещё и проверяет, а правда ли он – причастен. Идеальное криптообщество.
Его не устроит любая чужая матрица. Ему нужна его собственная.
– Но у тебя получилось, – неожиданно для себя самого сказал Чагин.
Ким рассеянно посмотрел на Чагина, точно тот выдал фальшивую ноту, отклонился от заранее оговорённого сценария, сошёл с тропы.
– Ты сказал – мы, такие, как мы, не можем в лесу. Так ты сказал. Но ты – смог. Ты ведь сим. Ты точно сим. И ты живёшь без матрицы. Без единения.
Он болезненно вглядывался в лицо Кима, ища подтверждения неожиданной догадке. И находил такие подтверждения во всём: глаза, фирменные, стальные, волосы внятно-светлые. Изящные пальцы рук. Осанка.
Чагин вспомнил, как аккуратен и точен всегда был Ким, выполняя свою работу. Как любое его движение выглядело профессиональным, продуманным. Очень симская черта. Наверное, это по-своему удобно. Симы не чувствуют его, а потому не замечают. Рандомы видят знакомый паттерн – глаза, осанка, причёска – и думают: сим, мураш. По сути – ни те, ни другие не видят ничего. Человек-невидимка.
– Но как ты смог?
Возможно, думал Чагин, всё дело в ней – в этой старухе, в этой странной рандомной женщине Ляйсан Даутовне, которая вырастила калеку-сима, почти жука, как своего сына. Он никак не мог представить такую странную и абсолютно безусловную любовь. Что, если в этом секрет? Ты сможешь отказаться от постоянной жажды причастности, от сладости единения, от принадлежности к будущему, если есть кто-то, кто любит тебя таким, каков ты есть. Сейчас, в настоящем.
Если и так, у Чагина на этом пути шансов нет.
Ким помолчал. Развернул ещё одну конфету, задумчиво посмотрел на неё и снова завернул в фантик.
– Иди, Чагин. Иди, пока я добрый. Честно, я не собирался тебя спасать. Ничего личного, но ты идиот, а я идиотов не люблю. Но вмешалась мама, меня вытащили из постели – не будем уточнять чьей. И вот я здесь. И пробуду до утра, раз пришёл. Надеюсь, ты не настолько дурачок, чтобы не понимать, что делать дальше. И всё же я намекну. Где-то спит сейчас маленькая девочка, половина матрицы которой скроена по маминому образцу, а половина – по папиному. А с половиной твоей матрицы, Чагин, мы уж как-нибудь выкрутимся. Иди.
* * *
У дома не мигали огни сирен лабораторных приставов. Не выглядывали из окон обеспокоенные соседи. Ничего необычного. Никто ещё не поднял тревогу, никто за ним ещё не пришёл.
Чагин забрал машину там, где её оставил, это было странное и немного стыдное ощущение. Точно ты прыгнул в пропасть, но не разбился, а только оцарапал колено и теперь ведёшь себя так, будто никакого прыжка не было.
Телефон, забытый в машине, показал один контрольный звонок от жены. Экономно и рационально.
Но утром ей непременно позвонят, да она и сама всё почувствует. Система быстро вычёркивает дефектных, он видел такое не раз. Человек сломался утром, а уже к вечеру социум безвозвратно его выплёвывает.
Во всём доме светилось совсем мало окон, и одно из них – окно Инкиной спальни с зеленоватым ночником.
Легко можно было представить, что он просто ненадолго вышел. Всегда полезно прогуляться перед сном, опустошая голову, разогнав все мысли, отдавшись интуиции в поисках направления. А на самом деле, очень может быть, не интуиции, а сим-архитектуре. Сейчас как никогда ясно Чагин понимал, сколь многое она брала на себя в его прежней жизни.
Легко можно было представить свою жизнь без слова «прежняя».
Чагин смотрел на Инкино окно. Картинка в голове складывалась сама собой и выглядела на