— Полпатио. Купец с улицы Звено Ирейя.
Ни один мускул не дрогнул на её бесстрастном лице.
— К завтрашнему утру он умрёт, — твёрдо заявила та, кого вскоре нарекут Дочерью Ночи.
— Ступай, — отмахнулся Каэльдрис, его жёлтые глаза (наследие тёмной крови) сверкнули в полумраке.
Четыре часа Лейра провела, затаившись в шкафу в комнате девушки. Дома, в котором гостила не раз.
Она знала свою цель очень хорошо, а ещё лучше знала ту, в чьём шкафу сейчас пряталась, ожидая, когда придёт жертва.
В детстве они были не разлей вода. Когда мать Лейры умерла, именно Савина, дочь Полпатио, рискуя гневом отца, подкармливала её, приносила тёплую одежду зимой, дарила книги. Никто — никто в её жизни не был так добр к ней.
А теперь она должна убить её отца.
Старика, который, несмотря на возраст дочери, каждую ночь приходил пожелать ей спокойной ночи.
Идеальное место для того, чтобы выполнить задание. В этот момент его охрана всегда ждала внизу.
Юная убийца дрожала.
Там, в родовом поместье клана, она была непреклонной, железной, лишённой слабостей.
Здесь же, в этой знакомой комнате, пахнущей лавандой и детством, всё, чему её учили, рассыпалось в прах.
Чувства, которые она считала давно похороненными, поднялись из глубин души, сжимая горло, затуманивая разум.
Кинжалы в её руках — ещё не познавшие вкуса крови — внезапно показались непомерно тяжёлыми.
Впервые за долгие годы Лейра Вейсгард не знала, сможет ли выполнить приказ.
Савина вошла в комнату, её движения — усталые, размеренные, привычные. Она медленно сняла дневное платье, обнажив бледную кожу, испещрённую едва заметными шрамами детства. Ночная рубашка, тонкая, почти прозрачная, скользнула по её плечам, словно второе дыхание.
Полчаса спустя пришёл её отец. Полпатио.
Старый купец, сгорбленный под грузом лет, переступил порог с мягкой улыбкой, готовый пожелать дочери добрых снов.
Он не заметил Тени в углу, что выбралась из шкафа.
Когда Савина уснула, а Полпатио развернулся, чтобы уйти, Лейра нанесла удар.
Быстро. Тихо. Совершенно.
Лезвие скользнуло по горлу, как капля дождя по стеклу. Ни крика, ни хрипа — только глухой стук падающего тела.
Лейра не успела его поймать. Она была слишком мала, слишком легка, чтобы удержать этого седого великана.
К несчастью, звук разбудил Савину.
Девушка вскочила на кровати, её глаза — широкие, непонимающие — устремились к Лейре, потом к отцу, лежащему в луже крови, потом снова к Лейре.
Времени на раздумья не было.
Лезвие вновь блеснуло, на этот раз — в направлении Савины. Но... Она не умерла. Не упала. Не закричала.
Девушка сидела с перерезанным горлом, и кровь хлестала из раны, заливая ночную рубашку, простыни, одеяло. Её бездонные очи не отрывались от своей убийцы.
Затем губы дрогнули.
— Ты убила меня просто так... — шёпот был влажным, кровавым, но чётким. — Тебе понравилось?
Лейра отпустила кинжал. Он упал на пол со звоном, который казался оглушительным в этой внезапной тишине. Она попыталась сделать Шаг в тень — но тени отвернулись от неё, как от прокажённой.
Сердце сжалось, как в тисках. Ком в горле рос, давил, душил. Она стояла безоружная перед умирающей подругой и понимала — это не просто убийство. Это предательство. И это повиснет мёртвым якорем на её душе, этот образ… Она никогда не простит себе того, что только что сделала.
Девушка с зияющей раной на шее изогнула губы в неестественной улыбке, бледные пальцы с аристократической грацией поманили убийцу ближе. Алые струйки стекали по её шее, образуя на ночной рубашке причудливые узоры, напоминающие экзотические цветы.
— Я всё понимаю, дорогая, — прошептала она хриплым, но удивительно чётким голосом, — У тебя не было выбора.
Лейра, словно загипнотизированная, сделала шаг вперёд. Холодные руки обняли её с почти материнской нежностью, пальцы впились в спину, оставляя кровавые отпечатки на чёрном одеянии убийцы.
— Ты сделала это так... профессионально, — продолжила Савина, её дыхание пахло медью и смертью. — Помнишь, как я хрипела? Как пузырилась кровь у меня во рту?
Лейра резко вырвалась из объятий. Слёзы, горячие и солёные, оставляли на её щеках светлые дорожки среди засохшей крови.
— Прости! Прости меня! — её голос сорвался на визгливый шёпот, полный отчаяния.
Мёртвая девушка вновь притянула её к себе, ледяные губы коснулись уха:
— Не жалей о содеянном, подружка. Жалость — удел слабых. А ты... ты сильная.
— Я не хотела, я испугалась, я... — начала Лейра, но голос предательски дрогнул.
— Но сделала, не моргнув и глазом, — перебила её Савина. Её пальцы впились в запястья Лейры, оставляя синяки. — Стояла и смотрела, как я бьюсь в предсмертных конвульсиях. Тебе понравилось, да? Ты всегда завидовала мне. Моему отцу. Моему богатству.
Лейра резко оттолкнула призрака прошлого, глаза вспыхнули яростью:
— Да! Ты имела всё, а я продавала себя грязным старикам, чтобы не умереть с голоду! Хотела бы ты оказаться на моём месте? Когда тебя лапают вонючие старцы, а ты не можешь даже пискнуть, потому что не ела три дня? Сдохни! Сдохни и не смей меня судить!
Савина рассмеялась — звонко, жутко, неестественно. Её голова склонилась под неестественным углом, когда она поднялась с кровати. К ужасу Лейры, в её руках материализовались те самые кинжалы Теней, что секунду назад лежали на полу.
Мгновение — и ледяное лезвие вошло юной убийце между лопаток, точным ударом, повторяющим её собственный почерк убийцы. Губы Савины вновь прильнули к её уху:
— Хочешь силу, подруга? Такую, что даже этот выскочка Кайлос будет ползать у твоих ног? Такую, что никто — слышишь, НИКТО — не сможет тебя обидеть?
Дочь Ночи почувствовала, как тёмная энергия разливается по венам, заполняя каждую клеточку её тела. Кровь во рту стала сладкой, как нектар.
— Х-х-о-чу... — прошептала она, чувствуя, как реальность расползается на части.
— Да будет так, — ответила Савина, растворяясь в воздухе, оставляя после себя лишь запах разложения и тихий смешок. А Лейра Вейсгард пала на колени, чувствуя, как новая сила — тёмная, всепоглощающая — наполняет её, стирая последние остатки человечности.
***
Грохотун, Вейла и Бренор резко отпрянули в сторону — перед ними тело Крианы растворилось в тенях, словно дым на ветру, а по залу разлился леденящий хохот Скверноликого.
Последним во власти Теней оставался Кайлос. Его лицо искажала улыбка — жуткая, неестественная, от которой у наблюдающей