ПРОЛОГ
ПУТЕШЕСТВИЕ «ЦЕЛЕБЕССКОГО ПРИНЦА»
В году 1843-м я, Джеймс Дуглас, нанялся на клипер «Целебесский принц» на рейс из Портсмута на Эспаньолу. Я получил место корабельного юнги, ибо в ту неделю мне исполнилось от роду двенадцать лет. Мы должны были вернуться с ромом, сахаром и морской губкой; рейс легкий, как морская прогулка, если ветер будет попутный. «Целебесский принц» был тем, что называют опиумным клипером, и я прекрасно знал, что он возит контрабанду, но был мальчиком без предрассудков, как верно определил мое умонастроение капитан. Первый помощник сказал мне, что у них был юнга моих лет, который погиб, упав с грот-мачты и ударившись головой о каронаду[61], и, думаю, за этим что-то стояло. Я умел обращаться с секстаном и знал звездное небо не хуже любого члена команды, кроме капитана — отличного моряка, но мрачного и жестокого человека, с пристрастием к рому из Порт-Ройала, который неминуемо свел бы его в могилу, не предназначь ему Провидение иной конец.
Вскоре мы поймали попутный ветер и двинулись северо-восточным торговым путем к Карибским островам, отмеряя ежедневно по лагу до ста сорока миль. В Санто-Доминго мы погрузили ром, сахар и морскую губку, запаслись пресной водой и снялись с якоря, потому что капитан боялся «желтого Джека»[62], в этот сезон оказавшегося особо смертоносным. Также мы взяли на борт двух ловцов губок — темнокожих мужчин. Мне сказали, что они из последних индейцев таино, которые на Эспаньоле почти вымерли. Одного частые погружения уже довели до глухоты, другого — до помешательства. Я никак не мог понять, какой прок от этих людей, если наши трюмы и так полны губкой.
Мы, как я думал, взяли курс домой. Если удача не отвернется, нас ожидал быстрый переход к Портсмуту или другому порту поблизости, с предварительной остановкой в уютной бухточке для выгрузки рома. На второе утро я проснулся затемно, с восьмыми склянками, и вышел на палубу. Судно стояло на якоре, покачиваясь на умеренной зыби. Прямо по штирборту лежал остров — скалистый берег с бушующим прибоем, длинный риф, а за ним бухта, подходящая для швартовки корабельной шлюпки. Даже в темноте я рассмотрел посередине острова гору, извергавшую дым, — вулкан, подумал я, хотя ни одного прежде не видел. Мрачное, суровое место — только отвесные высокие скалы да черное устье пещеры. У рифов, несомненно обнажающихся с отливом, клокотали озаренные луной волны. Воздух был чист, звезды сияли, и исключительно из любопытства — меня занимало, сколько мы прошли этой ночью — я принес инструмент и вычислил координаты; Санто-Доминго был в 18 градусах к северу и чуть меньше чем в 70 градусах к западу. Результат меня поразил — почти 200 морских миль! У острова имелось и название, но я не хочу ни писать его тут, ни произносить.
Четырьмя часами позже, с восьмью ударами колокола, обозначающими начало утренней вахты, мы спустили шлюпку и отправились к бухте — четыре человека налегали на весла, я среди них. Для мальчика я неплохо справлялся, и капитан отличал меня. Оставшиеся на борту получили наказ выпалить из бакового орудия, если покажется парус, потому что компания была нам ни к чему. Индейцы сидели на корме. Никто не разговаривал, а такого сосредоточенного человека, как капитан в то утро, я еще никогда не встречал. Правда, за чем он охотится, тогда я и представления не имел. За пояс он заткнул два пистолета, и оружие вкупе с молчанием заставили мой ум работать, и чем дальше, тем больше я склонялся к мысли о сокровищах — к чему-то на морском дне, что требовало навыков ныряльщиков за губками. Любому видно было, что капитан наполовину состоит из рома, даже в этот ранний час. Плоть его пропахла им. Видимо, он не спал и, дожидаясь рассвета, прикончил бутылку.
Мы вошли в бухту, прикрытую рифом, который выступал сейчас из воды, и нам открылась морская пещера. Ее свод грубо обтесанным куполом нависал над нашими головами в пятнадцати футах, по стенам гнездились ужасно шумные птицы. В пещеру сносило морской мусор и плавник, вода под ним была чернильно-черной, и в окружавшей нас полутьме я не мог определить, какая там глубина. Мы бросили якорь в стороне и вытравили пятнадцать фатомов троса, что отчасти проясняло ситуацию.
А потом в напряженном молчании мы чего-то ждали, со страхом поглядывая на капитана. Вставало солнце, но в пещере по-прежнему царил полумрак. Капитан то и дело доставал карманные часы — наверное, чтобы поглядеть, как уходит время, но наконец подмигнул мне и сказал: «Терпение, мистер Дуглас, сейчас вы кое-что увидите», хотя было похоже, что он скорее говорит сам с собой. Как только эти слова слетели с губ капитана, солнечный свет озарил пещеру — он проник через похожую на полуоткрытый рот трещину в восточной части свода, которой там вроде до этого не было. Солнечный луч заиграл на воде, и сквозь прозрачную, как воздух, воду стало видно морское дно. Прямо под шлюпкой глубоко внизу я заметил длинную темную акулу, вскоре рядом стали кружить вторая и третья. Ловцы губок, уже находившиеся в воде, тоже увидели хищников и поспешно подплыли к борту. «Да ну, ерунда!» — бросил им капитан, однако убедить ныряльщиков погрузиться ему удалось только при помощи пистолетов. Я так понял, что терять время было нельзя: как только солнце поднимется чуть выше, пещеру вновь окутает тьма и скроет то, что лежало на дне, до начала следующего дня.
Это казалось гигантской жемчужиной, какую можно увезти лишь на тачке. Оно покоилось в центре кольца из белых валунов, выглядевших специально так расставленными, хотя вряд ли подобное возможно. Камни надежно защищали свое сокровище от приливного течения, способного смыть его в океан, морские перья склонялись над ним и расправлялись обратно, являя его во всей красе. Конечно, это подводное диво не могло быть жемчужиной, не такого же размера! «Серая амбра, мистер Дуглас», — сказал капитан, кивая мне, пока мы наблюдали за тем, как индейцы спускаются на глубину, перехватывая руками якорный канат. Почти у самого дна они отцепились и, подплыв к добыче, вдвоем ухватили огромный ком. Потом мне рассказали, что серая амбра очень легкая, обычно она плавает на поверхности, а на дно уходит спустя много лет, когда становится плотной. Ловцы губок устремились к поверхности, преследуемые одной из темных акул, длиной в три человеческих роста — она могла ободрать своей грубой шкурой любого из них, просто проплывая мимо, — и выпустили свою ношу. Серый шар пошел ко дну. Индейцы, находившиеся под водой три минуты, всплыли с пустыми руками. Капитан выругал их за потерю и взглянул на трещину — свет теперь стал желтым, будто солнце било прямо в нерукотворное окно.
Боцман сказал, что нам следовало прихватить канат и сеть, и предложил, взяв всё это, повторить попытку завтра утром. Он был абсолютно прав, но ром затуманил разум капитана, и тот жаждал завладеть серой амброй немедленно. «К дьяволу завтра!» — рявкнул он и снова послал индейцев вниз, хотя они вскарабкались бы в лодку, если бы не пистолеты. Еще дважды они пробовали и терпели неудачу, акулы же проявляли все меньше интереса. Вода становилась темнее. Четвертая попытка едва не оказалась успешной, но иные события привлекли наше внимание: мы услышали пушечный выстрел и увидели дымок над баковым орудием. Стало ясно, что с «Целебесским принцем» что-то случилось. Корабль трясся, как собака, отряхивающаяся от воды, и сильно кренился на левый борт, словно под сильным порывом ветра, хотя никакого ветра не было. Найти хоть какое-то объяснение происходящему не удавалось, по крайней мере отсюда, из пещеры, где мы засели.
Капитан уставился на корабль, резко помотал головой, словно силясь загнать на место уплывающий разум. Индейцы поднимались со дна, стиснув огромную «жемчужину» между своими телами, каждый цеплялся за якорный канат одной рукой, и лодка оседала под их весом. Баковое выпалило снова. Индейцы приближались к поверхности, пузырьки поднимались из их ноздрей. Я видел то, чего не видели они: черная тень вырастала между ними. Одного из них — думаю, того, глухого — рвануло вниз. В воде заклубилась кровь, ком амбры выпал. Я видел лицо человека в последний миг его жизни, оторванную ногу в челюстях акулы; исполинские сородичи твари поднимались из глубины, и каждый мог потопить нашу шлюпку, врезавшись в нее вслепую. Кромешный ужас!