Солалуна, остров Солнца и Луны, прибежище свободы… «Лонго май» рассказывал о себе! Но через себя он рассказывал о мире.
И вот у нас на горе Зензин зашел разговор про историю — вчерашнюю и завтрашнюю.
Ведь столько она таит в себе неожиданностей, столько преподносит уроков поколениям и людям! Первым, кто по поручению де Голля принял эскадрилью «Нормандия» в свои руки, был майор Жозеф Пуликен. Его задачей было лишь сформировать эскадрилью и привести ее в Россию. Он был по возрасту много старше всех последующих командиров эскадрильи и полка и двадцатый век захватил еще с его рождения. Безусым юнцом в 1918-м он, кавалерист, сражался против этих неизвестных, страшных, перевернувших мир большевиков. Четверть века спустя привел к ним боевую эскадрилью — символ, что два народа в час опасности с двух дальних концов Европы соприкоснулись плечом.
«Ряд школьных учебников во Франции, подчас карикатурно изображающих историю, будут скоро заменены новыми. Некоторые обещают быть просто превосходными. Новые трактовки вносятся в разделы, вызывающие наибольшее столкновение мнений: в историю Советского Союза» (журнал «Экспресс»).
Не дремлют «ястребы»! Летчик полка «Нормандия — Неман» Франсуа де Жоффр, написавший книгу о товарищах по полетам, кончил ее словами, которые сегодня звучат почти как стон: если когда-нибудь наше дело забудут, значит, оно было напрасно…
— Допускаете ли вы, что это возможно? — спросил я у генерала Пьера Матра.
Он ответил сразу — ответ этот, как я понял, им выношен давно:
— Россия не забудет. А Франция не вправе забыть.
— А твое мнение, Филипп?
Филипп Матра когда-то, расположившись под столом, провожал отца взглядом — он уходил делать историю, которая привела его в Россию, на Восточный фронт. Теперь Филипп выращивает под Парижем скаковых лошадей, а на лето выезжает в «Лонго май» — катает детвору, учит верховой езде.
— Со мной рядом всегда был отец, так что насчет исторического образования, думаю, порядок. Но что меня тревожит, так это атака на школьные учебники. Чуть не каждый год в наших школьных учебниках, особенно по истории, переписывают целые разделы. Пересмотру подвергается в первую очередь история СССР, социалистических стран…
— Если я верно понимаю, для каждого класса французской школы существуют несколько учебников по одной и той же дисциплине?
— Да. Это оставляет хотя бы возможность выбора учителю и родителям учеников. Но если в одном классе или колледже учат так, а в соседнем по-другому, это уже тревожно. Я уж не говорю, что правеют в конце концов все учебники…
Не покажутся ли — не сегодня, так завтра — тем, кто сочиняет учебники по истории для французской школы, мирлитоны Нострадамуса важней эпопеи полка «Нормандия — Неман»?
Сын Нострадамуса, тоже, как и он, Мишель, попробовал было, вслед за батюшкой, и для себя стяжать славу прорицателя судьбы. А уже разгорелись во Франции войны католиков с гугенотами, пылали в Провансе деревеньки и города. Осажденный королевской армией, городок Пузен — совсем недалеко от «Лонго мая», от родины обоих Нострадамусов и их земляка-потомка Роллана Перро, — по пророчеству младшего Мишеля, должен был «сгореть от пожара». Вышло, однако, иначе: решительным приступом католики взяли город, остался он цел и невредим. Ночью командующий армией короля капитан Франсуа Д’Эскиней де Сен-Люк увидел, как кто-то, дом за домом, с факелом в руке жжет город Пузен. Опередив свиту, капитан, которому гнев застил глаза, налетел на поджигателя и затоптал его конем.
Старец из Прованса оказался хиромантом поискуснее — он пророчил дальние бедствия, войны, огни, будто протягивая факел астрологам будущих времен. Разве же случайно эту хиромантию ловко накладывают и на вчерашнюю, уже прожитую человечеством, историю и выуживают из нее компьютерами самые мрачные прогнозы на завтра? Неминуема, мол, война, и это с Востока идет «угроза» безмятежному, доверчивому Западу…
Но, к счастью, история — не только даты, хроника, происшествия; это еще и память, удерживаемая людьми и землей.
Полк «Нормандия — Неман» и ныне жив, он располагается под Реймсом. Мне пришлось однажды там побывать по случаю визита шестерки советских «мигов» в полк-побратим. Я медленно шел вдоль стен комнаты-музея. «Нормандиана» тут была представлена полностью.
Многие летчики, воевавшие в небе России, еще долго потом служили в полку. И был им приказ: идти воевать во Вьетнам. И был им приказ: идти сражаться в Алжир. Некоторые сняли погоны. Некоторые пошли.
И вот что один из них напишет спустя много лет. Он назвал свое имя, а мы давайте не станем. Когда в прицеле его пулемета оказывался вьетнамский истребитель, ему нелегко было заставить себя нажать на гашетку. Он завидовал тем, кто шел на него в бой. Как этот летчик выжил, право, можно только удивляться.
Я не назову его имени, но не могу не сказать, что этот летчик был ведомым в паре с Морисом де Сейном. Он труднее всех пережил гибель друга, не прыгнувшего с парашютом только потому, что парашют был один на двоих. Он прибыл в полк незадолго до трагедии и увидел это впервые: как дети на хуторе Дубровка убрали могилу Мориса де Сейна трехцветьем: василек, ромашка, мак, а холмик, в который посреди жизни лег Володя Белозуб, укрыли одними маками. «Сюда, — написал он про свою вьетнамскую войну, — я пришел как недруг, и не было во мне воли к победе…» Рубец памяти заныл воспоминанием: только тогда на твоей стороне сила, когда и правое дело на твоей стороне.
Часть III
МИНУТА БУДУЩЕГО
Размышления вдвоем с читателем
История не раз спотыкалась о тех, кто желал повернуть ее по собственному благорассудству. Потому и хранят кольца лет и веков на ее древе следы зазубрин и вмятин, но и они, стоит зорче вглядеться в спил, подчинены нерушимой мерности ее хода.
Три минуты истории? На двадцатом вековом кольце мы вгляделись в рассечину, сходную которой не найдешь на кольце всех прожитых, улетевших веков. Секирой ударили наотмашь, сплеча, стараясь достать до самой сердцевины. Это Минута Войны. Дальше выпрямилось, пошло волнисто, век наш продолжает свою линию с сотрясениями, но без катастроф — мы зовем это миром, и, стало быть, это Минута Мира. Что дальше? Почему вибрирует и холодеет вселенная? Кто точит секиру, замахиваясь уже на корень древа? Как забрался в сад рожденный быть дровосеком? Минута Будущего — тайна, которая могла бы угнетать человечество, не будь у него спасительной опоры в собственном долгожительстве. Ведь еще никогда и никому