Однако К. Аксаков не до конца раскрыл свою теорию. И. Аксакова в письме 17.IX. 1856 г. как бы «договаривает» за брата, Константина Сергеевича, то, что недосказано в статье. «Я очень рад, что, разъяснив, наконец, вопрос о праве на самобытное воззрение, ты объявляешь в своей статье о прекращении спора <…> ты думаешь, что русское воззрение есть единственно истинное, полное и цельное, и не потому только, что таковым является каждому народу его народное воззрение, а что оно действительно таково и отрешено от всякой односторонности, неминуемо сопровождающей всякое народное воззрение, кроме русского. Только это еще не высказано, хотя и торчит из-за углов, а потому-то противников наших берет такая злоба, что они впадают в нелепость, отрицают самое право и, следовательно, сами себе выносят приговор». Таким образом, право на самобытное народное воззрение – только повод, только предлог поставить вопрос о превосходстве русского народа. «Заманивая» противника на свою «территорию», славянофилы дожидаются их ошибок. Отрицая право народа на самобытное воззрение, «западники» развенчивают себя. Возможно, увлеченный своей теорией, К. Аксаков не вполне отдавал себе отчет в ходе полемики. Зато И. Аксаков, наблюдавший за всем со стороны (он в это время находился в ополчении), разобрался в происходящем. Он, конечно же, на стороне брата. Но он смотрит на события гораздо трезвее, проницательнее его. И не упускает возможности предостеречь Константина и его союзников: «Кроме небольшого кружка людей, так отдельно стоящего, защитники народности или пустые крикуны, или подлецы и льстецы, или плуты, или понимают ее ложно, или вредят делу балаганными представлениями и глупыми похвалами тому, что не заслуживает похвалы <…> Будьте, ради Бога, осторожны со словом “народность и православие”. Оно начинает производить на меня то же впечатление, как и “русский барин”, “русский мужичок” и т. д. – Будьте умеренны и беспристрастны (в особенности ты), и не навязывайте насильственных сочувствий к тому, чему нельзя сочувствовать: к допетровской Руси, к обрядовом у православию, к монахам <…> Допетровской Руси сочувствовать нельзя, а можно сочувствовать только началам, не выработанным или даже ложно направленным <…> Я хочу только сказать, что поклонение допетровской Руси и слово «православие» возбуждают недоразумение, мешающее распространению истины»[167].
Неизвестно, как отнесся К.С. Аксаков к словам брата. Нам важен сам факт разногласий – и очень существенных – не просто в кружке славянофилов, а даже между двумя братьями. По существу, даже вставая на точку зрения старшего брата, И. Аксаков отделял народную память от памяти власти. Отсюда и его предостережение.
Глава VI
«Трагическая сторона народной жизни… ускользает от вас»
(Проблема рода и семьи в публицистике славянофилов)
В августе 1850 г. И. Аксаков писал А. О. Смирновой: «Вы еще ничего не слышали про родовой быт? Эта новейшая мода в ученом мире в большом ходу: пишут книги о родовом быте, спорят о родовом быте, ссорятся за родовой быт. Дело в том, застал ли у нас Рюрик родовой патриархальный быт или общинный быт, и какое значение в нашей истории имеет родовое начало. <…> Не скажу, чтоб я был совершенно равнодушен ко всем этим вопросам, но сердце как-то в них не участвует, и в душе одно только постоянное ощущение тоски, гнета и духоты»1. Через год большую статью о родовом быте написал К. Аксаков. Спор о родовом быте, как отмечает сам К. Аксаков, начался еще в 1850 г. Смысл этого спора – утверждение мнения о русском народе (и о славянских народах вообще), как о народах, живущих внутренней, духовной жизнью, основанной на принципах любви и взаимного согласия. Еще в 1850 г. в статье «Родовое или общественное явление был изгой?» К. Аксаков полемизировал с Н.В. Калачовым, поместившим статью об изгойстве в своем сборнике «Архив исторических и юридических сведений…». Калачов рассматривает изгой как черту родового быта, что К. Аксаков считал неправильным. Изгой для Калачова – человек, отрешенный от своего рода и потому «поставленный вне всяких общественных отношений».
Сам К. С. Аксаков придерживается иного взгляда. Он доказывает, что и слово «изгой» и само это явление в древней Руси носило гражданско-правовой, общественный характер. Соглашаясь с определением изгоя как исключения, Аксаков [168] формулирует саму задачу иначе: «из какого быта был исключением изгой?» Изгоями в древней Руси считались князья, лишившиеся права владеть каким-либо уделом в силу того, что их отец умер раньше, чем получил в управление какую-либо область. К. Аксаков, как и Калачов, опирается на судебный устав новгородского князя Всеволода Гаврииловича, описывающий три вида изгойства и завершающийся словами: «…a се четвертое изгойство и себе приложит: аще князь осиротеет». Анализируя понятие «сиротство», Аксаков спрашивает: «Что такое князь, который осиротел?…Княжеский род Рюриковичей. – В. Г.)был связан с общиною, с землею русскою посредством родового преемства. Осиротевший князь изгой не в смысле родовом, но в том смысле, что за прекращение родовых связей терял он (хотя в потомстве) свое общественное, владетельное значение, свои права».
Самое важное, что уже в этой статье К. Аксаков не ограничивается частными выводами о природе изгойства, он опровергает всю теорию родового быта. В этом отношении статья «Родовое или общественное явление был изгой?» может рассматриваться как первый приступ к общей, теоретической статье «О древнем быте славян…». Вывод автора не оставляет сомнений: в те времена, когда существовал изгой, на Руси уже «не было родового быта… был быт общинный, гражданственный», следовательно, изгой нельзя считать явлением родовым, он «является явлением гражданственным, это был человек, исключенный или сам исключивший себя из общины…».
Теория родового быта, сформулированная первоначально немецким историком И.Ф. Эверсом, предполагала, что древние славяне построили свой быт по родовому принципу. Для того чтобы оградить себя от насилия и покушения со стороны других, они избирали себе старшего родоначальника, которому все подчинялись.
Таким образом они обеспечивали себе свободу, право распоряжаться своей собственностью, жить в своей семье и в своем роде. Поскольку же между отдельными родами славян (в том числе и русских) возникали споры и разногласия, а иногда и вражда, славяне принуждены были избирать также общего главу. Однако, по мнению Эверса, взаимная вражда славян заставила их искать себе