— Разумеется. Я изменился. Изменился ужасно. Всё в последние пять лет. Брюхо раздалось, а волосы выпали. Ничего не могу с этим поделать. То же случилось и с моим отцом. Ровно в том же возрасте. — Он протянул руку: — Джон Пул. Мы в тихом ужасе высидели вместе многие экзаменовки Куттса.
— Джон! Да, конечно, конечно. — Она тепло улыбнулась ему. Джон Пул был из скучных — непримечательный студент, доплетшийся до своей степени по философии со средненьким 2:2, и она за последние четыре десятилетия не посвятила ему и мимолетной мысли. Однако увидеть его сейчас была рада.
— Хорошая явка, — сказал он. — Ты издалека приехала?
— Мы живем в Беркшире, — ответила Джоанна. — Неподалеку от Эскота. А ты?
— Ившэм.
— О, как славно.
— И ты, очевидно, замужем. Дети?
— Дочь. Примула.
— И чем она занимается?
Это дало Джоанне возможность сказать с прихлынувшей материнской гордостью:
— Что ж, раз ты спросил — вот только что опубликовали ее первый роман.
— Правда? Замечательно. Поздравляю!
— Буквально сегодня в газете вышло интервью с ней.
— Великолепно. Непременно поищу.
Разговор на мгновенье усох. В иных обстоятельствах Джоанна далее задала бы ему какой-нибудь учтивый безобидный вопрос, но у нее было сильное ощущение, что он хочет спросить что-то у нее, но ему это трудно. Она предоставила ему время поискать слова и терпеливо ждала признания, или вопроса, или чего бы то ни было еще. Когда же оно возникло, она сразу же поняла, что могла бы это предвидеть.
— Вообще-то, — сказал он, — раз уж я теперь на пенсии, подумываю и сам написать роман.
— Правда? — сказала Джоанна, падая духом.
— Говорят же, что у каждого внутри есть книга, верно?
— Неужели? — А затем, из неохотного чувства долга: — Уже есть какие-нибудь замыслы?
— Я подумал, что можно опробовать руку на детективе, — ответил он самодовольным тоном, будто прежде это никому в голову не приходило.
Поздравить его со свежестью этой идеи она себя заставить не смогла, а потому, чтобы заполнить тишину, вдруг сказала:
— Как ни странно, именно детектив начала писать моя дочь.
— О, правда? И у нее получилось это издать?
— Ну, нет… Она человек скорее тихий и замкнутый, а потому всей истории я не знаю, однако, насколько я поняла, она пыталась писать что-то вроде детектива и экспериментировала с разными стилями — кажется, она сказала, с тремя разными стилями, — но результат ей не понравился. А потому она написала нечто другое. Совершенно другое.
— А. Понимаю, — сказал Джон Пул, хотя было совсем не очевидно, что он и в самом деле понимает. В любом случае Джоанна увидела возможность сменить тему, поскольку заметила, как пробиваются вперед новоприбывшие.
— А вот и Роджер Вэгстафф. Это же он, верно?
— Мне кажется, да.
Вэгстаффа сопровождали две женщины, обе выше его, обе в черном. Одну Джоанна узнала немедленно: вечно преданная, вечно присутствующая Ребекка Вуд. Вторую она не знала. Однако Джону Пулу удалось ей помочь.
— Так-так, — произнес он. — А это, надо полагать, дочь Эмерика.
— Лавиния? Боже праведный.
Джоанна обратилась к воспоминаниям о женщине, которая в последний их год в Кембридже жила в покоях Эмерика и украшала его салоны своим пением и прозрачной эльфийской красой. Стройная, соблазнительная, благословленная едва ли не потусторонним обаянием; кудесная — вот как именовали ее наиболее поэтически одаренные из них. Нельзя сказать, что ныне ее было не узнать, однако, несомненно, никакой потусторонности в ней не осталось. Она смотрелась целеустремленной, живущей на пределе шестидесятилетней женщиной, которой закачивают ботокс и подтягивают лицо до полусмерти.
— Все это переносит меня в прошлое, должен отметить. — На лице у Джона Пула возникла счастливая, затуманенная улыбка воспоминания. — Те салоны! Помнишь? Все те высокопоставленные гости, студенты-музыканты с их Бахом на клавесине.
— Мне всегда казалось, что это клавикорд, — сказала Джоанна.
Лорд Вэгстафф, Лавиния и Ребекка нашли зарезервированные для них места на скамье с краю у прохода, близко к кафедре, с которой Роджеру вскоре предстояло обратиться к собравшимся. Сидя за инструментом в западной части часовни, органист заиграл тихую, созерцательную музыку.
— Полагаю, они только вчера прилетели из Америки, — сказал Джон Пул.
— Из Америки? Что же там такое происходило?
— ККПД, — ответил он. — «Конференция консервативных политических действий». Крупнейшее событие года — для тех, кто имеет такие вот… убеждения. — Пул осмыслил свой выбор слова, решил, что его он устраивает, и продолжил: — Ты разве не следила за политической карьерой его светлости?
— Ну да, следила, наверное. Издали.
— Я всегда знал, что он дослужится до лорда. Вся система прогнила, а?
— Да. Боюсь, что так оно и есть.
— Я когда-то следил за его продвижением, — продолжил Джон, — читая блог Кристофера Сванна. Должен сказать, мне этого не хватает. Поразительный материал. Очень жаль мне было, что его не стало. — Он глянул на Джоанну и заметил, что упоминание этого имени ее задело. — Вы же близко дружили в свое время, верно?
— Очень даже. Мы и после остались друзьями. Бедный Кристофер. Мне его по-прежнему не хватает.
— Мне очень жаль. Надеюсь, это не… в смысле, надеюсь, он не очень мучился — ну или что-то в этом роде.
— Нет, — сказала Джоанна. — Умер он очень внезапно. В автокатастрофе. Ехал на конференцию. — Тут у нее возникла некая мысль. — Кстати, если ты в Ившэме, возможно, ты в курсе, где это случилось. Знаешь Рыбный холм?
— Ох, святый боже, да. Все знают Рыбный холм. Очень там опасный участок дороги. Происходи там больше аварий, я бы не удивился.
Джоанна сказала — задумчивее прежнего:
— Довольно странно все это случилось. Кристофер был хорошим водителем. И при дневном свете, утром. Может, просто ехал слишком быстро…
Тональность органной музыки внезапно изменилась — от созерцательной к воинственной. Собравшиеся выжидательно повернулись к притвору. Похоже, прибыли капеллан колледжа и его заместители — они медлили, перед тем как двинуться процессией к алтарю. Служба начиналась.
Через час Джоанна простилась с Джоном Пулом под аркой главных ворот колледжа, где они укрывались от отголосков дождя. Он спросил, что она собирается делать в остаток дня, и пригласил ее отобедать в «Плюще», но она измыслила маленькую ложь во спасение и сказала ему, что у нее есть некая работа и надо оказаться дома как можно скорее. Они пожали друг другу руки, после чего неловко расцеловались и разошлись.
Когда он надежно скрылся из поля зрения, Джоанна отправилась бесцельно бродить по Тринити-стрит.
Дождь закончился, затих и резкий восточный ветер. Джоанна шла медленно, впивая смесь знакомых и незнакомых примет места, новых лавок и заведений, обустроившихся в старых, давно любимых зданиях. Она размышляла о поминках Эмерика. Размышляла о поминальной