— All right! We will![49] — проговорил Виллем Ценг Колодко и, подумав, добавил:
— Vashe siyatelstvo…
Свист и Птаха заржали. Карабас-Барабас скривился. Виллем Ценг Колодко и Жозеп подняли носилки. Бессон шагал рядом. Преподобный замыкал шествие.
Уолли всё время оборачивался, демонстрируя на лице непристойное для священнослужителя любой конфессии свирепое выражение. По какой-то неясной причине он боялся не только вооруженных автоматами хохлов, но и безоружного меня. Выходит, это я круто замутил с гранатой и кирпичом.
О, майгадабал!
Сколько ещё загадок и приключений готовит мне вселенная? Я ещё раз обшарил все карманы и закоулки своего костюма, нашёл пилюли, помацал облатку и сунул её обратно в задний карман брюк. Я чувствовал себя до странности… ну живым, что ли. Я боялся и негодовал, испытывал гнев и сострадание. Близость смерти воодушевляла меня, но как с этим быть, я пока не знал.
— Они всё равно его добьют… — произнёс Птаха, отсмеявшись. — Илия — мразь, жалкий говномес, но всё равно жалко его.
— Не добьют. Преподобный побоится. Он знает: я доложу. В любом случае доложу батальонному. Пусть пидарас утрётся, — прорычал Соломаха.
И тогда я брякнул первое, что пришло в голову.
— Я счастлив, пацаны! О, майгадабал! Как же я счастлив! Я вижу, как мои враги убивают друг друга. Это намного интересней, чем Навальный, Баронова, Варламов, Беломова, Кермлин[50] и украинские евроблогеры. И ещё… О, майгадабал! Я прожил жизнь в Москве. Мы там мутили всякую фигню… Стримы, лекции, консультации, ловля покемонов и тренажёрный зал… Хорошая еда… спорт… в смысле физкультура… вообще никаких излишеств… здоровый образ жизни. От всей этой фигни кровь моя загустела… где друзья, где враги, я перестал понимать, зато теперь… Я наконец-то обрёл друзей!..
— Ты нам не друг… — проговорил Птаха, но меня было не остановить:
— …мы, русские боремся со вселенским злом. Эти Ян, Виллем, Жозеп и прочие — настоящие черти, шайтаны. А Уолли — Адувв Аллах!!
— Ты чеченец? — спросил «киевлянин». — Что-то не похож.
— Армяне вроде православные, как мы, — отозвался Птаха.
— Между мусульманином и армянином такая же разница, как между Москвой и Шанхаем, — заметил Соломаха.
Птаха улыбнулся:
— Мы с тобой не бывали ни в Москве, ни в Шанхае…
— Я наполовину русский… О, майгадабал! Как объяснить? Вообще-то я татарин. Но сейчас, в данный момент, я русский. Я такой же русский, как вы, пацаны!
— Смотри, — возмутился «киевлянин», — он считает нас русскими. Он сбрендил?
— Это имперский дух, — улыбнулся Птаха. — Этим страдают все москали. Им подавай всю землю от Сахалина до Ла-Манша.
Им следовало возразить, и я ответил:
— Здравые люди всегда понимали, что Россия занимается борьбой за свои естественные северо-западные, западные и юго-западные границы (много раз сдвигавшиеся то чуть западнее, то чуть восточнее), за свои оборонительные рубежи от Балтийского до Черного моря — как минимум с тринадцатого века и до сих пор. За это воевали князья, потом цари, потом императоры, потом генсеки, теперь президенты, а дальше еще кто-нибудь будет делать то же самое. Эта борьба — неизбежность жизни большой сухопутной страны во враждебном окружении, историческая судьба России. Наша с вами судьба.
— Надо вести его к батальонному. Пусть там решают русский он, мусульманин или армянин.
— Батальонный отдаст его Жопезу, и Жопез прострелит ему коленные чашечки.
— Не станем грешить. Отпустим.
— Кого отпустим? Москаля?!
— Я сказал: москаля отпустим.
— Москаль наш враг, чтобы он там ни втирал!
— Ты посмотри на него! Какой он враг? Кирпичами кидается? Да он оружия держать не умеет. Какой он враг!
Так они препирались некоторое время. Собственно, никакого хейта. Соломаха стоял на том, чтобы меня отпустить. Двое других сомневались, но из контекста я понимал: никто из них не хочет, чтобы Уолли Крисуэл и Ко прострелили мне коленные чашечки. Странно, но мысль о возможном страдании не пугала меня, наоборот, она, как веселящий газ, заставляла глубже дышать и радоваться каждому вдоху. Соломаха сбегал куда-то и вернулся, в то время как Птаха и «киевлянин» продолжали добродушно стебаться. Наивные, они думали, что я не понимаю мову.
В конце концов они отдали мне даже оружие, разрядив его, разумеется. Соломаха отвёл меня в сторону. Его грубое лицо приобрело забавно-таинственное выражение.
— Ты же понимаешь, что просто так мы отпустить тебя не можем…
— Деньги? Выкуп? — я даже не удивился.
— Нееет. Услуга. Крисуэл хочет, чтобы ты передал это одному коммунисту. Здоровый такой парень, американец. Он перебежал на ту сторону по убеждению и теперь воюет против нас.
— Но где же я его найду? Да и будет ли у меня возможность искать?
О, майгадабал! Вот это заданьице! И ведь отказаться нельзя после такой-то милости с их стороны. В то же время меня точила и тревожила мыслишка о том, что Соломаха всё-таки бегал к преподобному за одобрением. Выходит…
— …выходит, мы ничего не можем без согласования с ними. Драки и всё такое прочее — фигня. Мы не можем себе ничего позволить против них. Иначе — смерть. Расстрельная команда отведёт в лесочек, и в расход. И тебя бы отвели за твои выходки. Точнее, отволокли бы, а сначала прострелили коленки. Не веришь? Посмотри вокруг. В городишке когда-то жили шахтёры. Видишь ту гору? Это террикон. Шахтёры жили по-разному, то хорошо, то трудно. А теперь городишки нет. Снесли. Понял, хипстер?
— Более-менее…
— То-то и оно! Тут всё всерьёз. Это тебе не покемонов ловить! Вот это передашь.
Он сунул мне в ладонь целлофановый пакетик с белым порошком. Примерно 10 граммов.
— О, майгадабал!
— Тише ты!!! Передашь коммунисту.
— Да где же я возьму вам коммуниста в наше время?
— Я же говорю тебе: американец. Здоровый дылда, как ты, по имени Тадеуш.
— Поляк?
— Коммунист!
* * *
Меня отпустили, как я теперь понимал, с заданием. Я пятился с разряженным автоматом в руках не потому, что боялся выстрела в спину. В выстрел в спину, как и в другие ужасы, я по-прежнему не верил. Я не верил и в ранение Илии Глюкса. Во что же я верил тогда?
В своё счастье я верил.
Тогда я решился повернуться к ним спиной и пошагал. От съеденного суррогата и пережитых приключений меня мучила изжога. Жажда мучила ужасно. Я озирался, надеясь обнаружить источник воды. Пусть воинственные челы разрушили деревню, но водопровод-то они могли ведь оставить в покое? Или колодец… За спиной всё ещё слышались голоса моих новых друзей.
— Он подорвётся на первой же мине, — проговорил Свист. — Русня вчера за бывшей школой опять мин накидала.
— Тогда мы тем более чисты, — отозвался