Со всеми наедине: Стихотворения. Из дневника. Записи разных лет. Альмар - Александр Исаакович Гельман. Страница 26

который приносила критика Межрегиональной депутатской группы (МДГ) деятельности Горбачева, имея все возможности разогнать эту нарастающую оппозицию, отправить куда-нибудь подальше Ельцина, Горбачев этого не сделал. Благодаря этой терпимости, разумности, в тот зловещий момент, когда вспыхнул Августовский путч в 1991 году, когда Горбачев был фактически отстранен от власти, арестован вместе с семьей на даче в Крыму, Ельцин, его сторонники воспрепятствовали возвращению к власти коммунистов, протянули руку помощи Горбачеву, начатая Горбачевым политика демократизации была тогда спасена и продолжена. Правда, уже без Горбачева.

Вот уже почти 25 лет, как Михаил Сергеевич является бывшим президентом бывшего СССР. Его и Ельцина часто обвиняют в развале великой страны и всего социалистического лагеря. Обвинения необоснованные. Эти политические конгломераты держались на принуждении, это были насильственные, а не добровольно-свободные объединения. Поэтому, когда пришла свобода, страны соцлагеря и СССР избрали путь самостоятельного, независимого развития. Конечно, в том, что свобода стала возможной, «виноваты» и Горбачев, и Ельцин, но за это надо не корить, не обвинять, не проклинать, а благодарить. Или хотя бы проявлять разумную сдержанность, когда речь идет об оценках сложнейших исторических событий.

Эти 25 лет свободы от власти были для Михаила Сергеевича несвободны от тяжелых переживаний. Ушел от него, покинул его, после мучительной продолжительной болезни, ближайший человек – жена, подруга, соратник, помощник – Раиса Максимовна Горбачева. В эти годы он много путешествовал, выступал с докладами, лекциями, встречался с людьми, которые ему были интересны, которым он был интересен. Горбачев был фактически первым бывшим лидером страны, который жил, действовал, говорил как подлинно свободный человек. Осталось добавить: он никогда не считал и не считает, что во всем всегда был прав, признает ошибки, просчеты, он обманывался в людях, познал предательство, коварство людей, которым доверял. Непростые отношения складывались и складываются у него с политиками, которые пришли к власти после него.

Дорогой Михаил Сергеевич, сегодня многие люди во всем мире будут думать о Вас, вспоминать, говорить, хвалить, ругать, признаваться в любви и нелюбви, Горбачев, Горби – незабываемое имя в истории человечества. Примите и наши – мои и моей жены – поздравления и, конечно же, целый товарняк, сто вагонов самых добрых пожеланий. Мы знакомы с 1983 года, когда Вы с Раисой Максимовной пришли в театр «Современник» на спектакль по моей пьесе «Наедине со всеми». С тех пор прошло почти 35 лет, за эти годы Вы прошли огромный сложный и славный путь. Так вот, мы хотим быть с Вами знакомы еще столько же, а это уже получается типичное еврейское пожелание – до 120 лет!

Михаилу Горбачеву – ура! ура! ура!

26 марта

Ефремов в Греции

Олег Николаевич Ефремов очень редко ставил спектакли в других странах. Его, правда, нечасто приглашали, но, когда приглашали, он, как правило, отказывался. Что-то он мне на этот счет однажды говорил, когда зашла об этом речь, но я сейчас не помню, что именно он сказал, как объяснил, а придумывать не хочу.

Тем не менее об одной его постановке за границей я хочу рассказать. Это было в 1986-м, летом, это было в Греции, в Афинах. У нас у власти уже был Горбачев.

В атмосфере советской жизни уже что-то изменилось. Мы ведь очень чутки к изменениям в воздухе, которым мы дышим. Мы не только им дышим, мы его и видим, и слышим. Российское общество самое настороженное, самое бдительное в мире. Правда, это, как правило, бдительность без последствий. Наша бдительность не помогает нам избежать того, что надвигается. Мы бдительны ни для чего, просто так, у нас этакая любительская бдительность – бдительность для бдительности.

Ставил Олег в Афинах мою пьесу «Наедине со всеми». В этой пьесе всего две роли: муж и жена. В Москве Ефремов и ставил, и играл – с Таней Лавровой. Мхатовский спектакль однажды посмотрели греческие артисты, муж и жена, Костас Казакос и Джени Карези. Им понравилось, они были взволнованы. В Афинах им принадлежал маленький частный театр, и они пригласили Олега поставить у них и с ними эту пьесу.

Два месяца – июль – август 1986 года Олег Николаевич провел в Афинах. Я ему изредка звонил – каждый раз он говорил, что артисты замечательные. Я их видел всего один раз, когда мы ужинали в ресторане. Джени вся в кольцах, браслетах, серьгах, цепочках, на вид скорей цыганка, чем гречанка, Костас скромный, сдержанный, немногословный солидный грек. Но вдруг выяснилось, что Костас не просто артист, а член ЦК Компартии Греции. Выяснилось это, когда он пригласил меня с женой на премьеру, но в Минкульте сказали, что я могу поехать только один. Я попросил Олега поговорить с нашим послом в Афинах. «Зачем нам посол, – сказал Ефремов, когда Костас – член ЦК Компартии Греции. Я ему скажу, он все сделает». И действительно, буквально через три дня мне позвонили: все в порядке, можете ехать с женой. По просьбе Костаса в Москву звонил их секретарь ЦК.

На этом, однако, взаимоотношения с Компартией Греции не кончились. В Афинском аэропорту нас встречал Костас. Я обратил внимание, что он чем-то обеспокоен, что-то его жмет, в глазах какая-то тревожность. Я грешным делом подумал, может, Олег Николаевич «заболел», какие-то перебои в репетициях перед премьерой. Нет, оказалось Ефремов в полном порядке, в отличном настроении, сказал «спектакль, кажется, получается интереснее, чем в Москве», всем он был доволен, все шло хорошо. Позже я узнал, что все-таки не все шло хорошо, просто от Ефремова кое-что скрывали.

Оказывается, кто-то из секретарей ЦК Компартии Греции прочитал пьесу, и Костасу как члену ЦК выразили серьезную обеспокоенность: эта пьеса показывает Советский Союз с дурной стороны: из-за аморального поведения родителей мальчик, сын, остался без рук, стал калекой. Это будет воспринято в Греции как символ горестной, обреченной судьбы молодежи в СССР. Прозвучало пожелание: нельзя ли хотя бы обойтись без отрезанных рук. Костас твердо сказал, что в пьесе ничего менять нельзя – ее в таком виде играют в Москве, в Художественном театре! В Москве, ответили Костасу, социализм непобедим, там можно показывать все что угодно, а у нас социализм еще должен одержать победу.

Костас больше всего боялся, что об этой истории узнает Ефремов – реакция Ефремова, как ему казалось, может быть губительной для спектакля, он может сесть в самолет и улететь. От Ефремова до моего приезда эта информация скрывалась.

Тут следует заметить, что Костас и Джени в политическом плане были по разные стороны баррикад. Джени состояла в какой-то правой буржуазной партии, между супругами шли