В сочетании с вопросом о противогазе все выглядело более чем красноречиво. Бенуа был своего рода подделкой. Он не был французским офицером, он ничего не знал о французской армии и, вероятно, вообще мало что знал о какой-либо армии. Но, даже узрев своими глазами шесть весомых улик, я и тут им не поверил. А вот когда Крукшенк предположил, что Бенуа может быть сотрудником французской разведки…
Мерривейл сделал паузу.
Макс, краем уха прислушивавшийся к реву противотуманного гудка, вместо этого уловил нечто такое, что заставило его вскочить со стула. С ними заговорило портативное радио.
– Капитан! Сэр Генри! – тихо проговорил некто на фоне внезапного жужжания и резкого щелчка в конце обращения. Максу показалось, что он узнал голос третьего помощника. – Приготовьтесь! Думаю, тот, кем вы интересуетесь, уже поднимается.
Сэр Генри спокойно выдвинул ящик стола, достал револьвер и взвесил его на ладони.
Коммандер Мэтьюз поднялся на ноги и принял грозный вид. Ему пришлось откашляться.
– Что, черт возьми, это такое? – спросил он.
Лицо Г. М. приняло извиняющееся выражение.
– Это убийца, сынок, – объяснил он, указывая на небольшую стопку карточек с отпечатками пальцев. – Он должен стащить одну из них, или его повесят. Это так же точно, как то, что яблоки сотворил Господь. Он загнан в угол, и он в отчаянии. Мне пришло в голову, что он мог бы попробовать ею завладеть, пока все остальные на ужине или на мостике, а я, как предполагается, еще не в форме. Если хотите понаблюдать за происходящим, ступайте в ванную, все трое. Выключите там свет и приоткройте дверь на дюйм или около того, а также убедитесь, что она не раскроется. И не выходите, пока что-нибудь не случится.
Все повиновались.
Макс, обуреваемый маниакальным любопытством и вконец растерянный, боялся даже дышать. Больше всего он опасался, как бы его ботинки не заскрипели на кафельном полу ванной. Теснясь в замкнутом пространстве, братья Мэтьюз и старший стюард прижались к двери, выключив свет. Через узкую вертикальную щель они могли видеть часть каюты, включая изголовье койки Г. М.
У-у-у! – заревел противотуманный гудок.
Если не считать неровной тряски корпуса и очень мягкого стука двигателей, работающих на предельных оборотах, ход корабля, казалось, вообще не ощущался. Г. М., сунув револьвер под одеяло, откинулся почти во весь рост на подушки, сложил руки на животе и закрыл глаза.
Тишина.
Это продолжалось целые три минуты, не прерываясь ничем, если не считать мягкого плеска воды снаружи, гудка противотуманной сирены и сотни мнимых шумов, существовавших исключительно в воображении Макса. Клубы табачного дыма мешали различать, что происходит в каюте. Но было видно, как грудь Г. М. медленно поднимается и опускается, словно он спит.
Раздался тихий стук в дверь.
Старик не пошевелился.
Стук повторился, на этот раз громче. После еще одной паузы Макс услышал легкое повизгивание петель, а затем более продолжительный и медленный скрип, когда дверь в коридор распахнулась.
Она была закрыта так же мягко и незаметно. Макс мог видеть, как ноздри Г. М. раздуваются и опадают, как будто он дышит во сне. Это продолжалось еще тридцать секунд.
– Хватит, – внезапно произнес Г. М., открывая глаза. Его рука, скользнувшая под одеяло, молниеносно вынырнула оттуда с револьвером капитана. Палец лежал на спусковом крючке. – Лучше поднимите руки. Черт бы вас побрал, не будьте ослом!
Кем бы ни оказался вошедший, он был быстр, словно кобра. Деревянный стул с плюшевым сиденьем пролетел через всю каюту, брошенный прямо в голову Г. М. Находившиеся в ванной видели, как тот промелькнул в поле их зрения. Они даже разглядели, как в красном плюше появилось отверстие от пули, когда револьвер в руке у Г. М. выстрелил. Отброшенный в сторону, стул просвистел мимо плеча Г. М., ударился о портативный радиоприемник и с грохотом повалил его на пол. Когда коммандер Мэтьюз, Грисуолд и Макс ввалились в каюту, Г. М. выстрелил снова.
Дверь в коридор захлопнулась за удаляющимся беглецом.
Коммандер Мэтьюз распахнул ее как раз вовремя, чтобы все увидели, как ловушка захлопнулась.
Коридор с белыми стенами, длинный и узкий, тянулся вдоль всего корабля. В каждом конце имелось по двери, ведущей на внешнюю палубу. У одной из них стоял мужчина, согнувшийся пополам и прижимающий руку к плечу. Он посмотрел сначала налево, затем направо. В каждом из концов коридора занавеси затемнения на дверях зашевелились, и появились два коренастых матроса. Кулаки сжаты, плечи расправлены. Они не двигались и ничего не говорили.
Мужчина вскрикнул. Затем сделал шаг, повернулся, снова вскрикнул и остановился.
– Мы его поймали, – тихо прошептал Г. М.
Герой дня, выглядевший ошеломленным и довольно бледным, с трудом встал с постели в своей старомодной ночной рубашке, влез в тапочки и неуклюжей походкой прошел в ванную.
– Мне следовало стрелять в голову, – пробормотал он. – Но чтоб мне сгореть… в последнюю минуту я не смог себя заставить.
Макс не обратил внимания на его слова. Ему захотелось протереть глаза при виде человека, который раскачивался и сгибался все больше, прижав правую руку к левому плечу. Пальцы и рукав на глазах окрашивались в темно-красный цвет, еще более темный, чем верх армейской фуражки с золотым галуном. Стоящий был в форме цвета хаки, коричневые ботинки начищены до блеска. Смуглое лицо с маленькими темными усиками было видно в профиль, край свежевыбритого подбородка блестел в сиянии светильников.
– Г. М., – прошептал потрясенный Макс, – это капитан Бенуа!
– О нет, вовсе нет, – тихо возразил Г. М.
– Говорю вам! Спросите Фрэнка! Спросите кого угодно! Но вы сказали, что Бенуа нет в живых!
– Его действительно нет в живых, сынок, – мрачно ответил Г. М. – Вот какая история. Он никогда и не жил. Ваш друг Лэтроп все время повторял в шутку одну вещь, которая была сущей правдой: Бенуа – призрак. Его никогда не существовало. Другими словами, один человек на борту этого корабля играл две мужские роли, пока Бенуа не «погиб» в воскресенье, и… хватайте его, ребята!
Матросы приблизились к завизжавшему пленнику, ухватив его под руки. Г. М. подошел к жилистой фигуре. Он снял с задержанного фуражку с красно-золотым верхом, чтобы показать не темные и подстриженные, а длинные и светлые волосы под ней. Потом провел пальцами по лицу, покрытому химическим «загаром». Взявшись за темные усы, с трудом оторвал их от верхней губы, в то время как пленник продолжал визжать. Другие черты, другие контуры губ, глаз и скул появлялись, открывая новое лицо.
На них горьким и углубленным в себя взглядом смотрели лишенные очков глаза Джерома Кенуорти.
Глава двадцатая
На доске объявлений висела записка: «В одиннадцать часов утра состоится короткая поминальная служба. Высадка ожидается около двух часов дня. Просьба ко всем пассажирам получить талоны на высадку в офисе старшего стюарда».
– Послушайте, Г. М., – проговорил Макс Мэтьюз, – вы вообще собираетесь рассказать нам все об этом деле, до того как теплоход причалит? Если вы этого не сделаете, пассажиры, – он указал рукой на заинтересованную аудиторию, – разорвут вас на куски. Вы это понимаете?
– Хо-хо, – скромно высказался Г. М.
Наступало воскресное утро, ясное и холодное. Иллюминаторы были открыты. Г. М. сидел у камина в курительной комнате. Перед ним стоял пунш из виски, его любимый напиток. Вокруг устроились Макс, Валери, Хупер, Лэтроп, доктор Арчер, старший стюард и третий помощник.
Грисуолд решительно покачал головой.
– Я все еще не могу прийти в себя, – заявил он. – Юный Кенуорти! До сих пор не понимаю, в чем, черт возьми, заключалась его игра. Но чувствую, что со мной обошлись жестоко.
Валери свирепо распахнула глаза.
– Это вы чувствуете, что с вами обошлись жестоко? – воскликнула она со слезами на глазах. – Тогда что говорить обо мне? Я рассказала вам чистую правду о письмах, которые он написал миссис Зия-Бей! И мне никто не поверил. А я на самом деле видела, как он, одетый в форму Бенуа, покидал место убийства с письмами в руке! И мне опять никто не поверил. А я была