В ту же ночь убийца нанес новый удар.
Глава шестнадцатая
Был вечер среды. Дул свежий северо-западный ветер, давление поднималось. Напряжение возрастало, будто эхо приглушенного постукивания телеграфного ключа проникало в каюты пассажиров.
Но об этом не было сказано ни слова. Моряки небрежно занимались своими делами, как и всегда. Их не было видно, кроме как на расстоянии. Они появлялись и исчезали; дверь захлопывалась. Однако лайнер в море подобен театру, и эмоциональная атмосфера, царившая тут, улавливалась каждым, поэтому пассажиры не остались в блаженном неведении.
Они много шутили между собой. Было объявлено, что после ужина в салоне покажут фильм, но бар закроется в десять часов.
Макс, убивая время до той поры, когда можно будет переодеться для ужина, направился к своей каюте около семи. Но едва он миновал дверь сувенирной лавки на палубе В, как его остановил знакомый голос.
– Послушайте, – раздался раздраженный баритон, – это начинает действовать мне на нервы. Я знаю о вашем пристрастии к треклятому бальзаму. Но мне все равно не нужно никакого средства для отращивания волос. Мне нужно побриться, по-брить-ся! Пять дней я брился сам, чтобы не путаться у вас под ногами. Ради всего святого, может, вы прекратите болтать о чудо-средстве и займетесь делом?
– Волосы, – возразил парикмахер, – подобны траве. Трава ведь растет, не так ли, сэр? Ни у одного думающего человека не может быть сомнений на сей счет. Вот, пожалуйста. А почему она растет?
– Не знаю. Что я хочу сказать…
– Именно это я и имею в виду, сэр, – торжествующе подхватил парикмахер. – Она растет, потому что ее дождь поливает. Мы видим, что даже трава, этот дар Божий и, можно сказать, природное явление, требует полива. Только тогда она и растет. Не так ли?
Макс отодвинул занавеску и просунул голову в парикмахерскую.
Чистое, выложенное белой плиткой, поблескивающее зеркалами помещение выглядело очень опрятно, за исключением тучной фигуры Г. М. Его очки съехали на кончик носа, и щетинистый подбородок воинственно торчал из-под огромного белого полотна. Но парикмахер смотрел в другую сторону.
Открыв маленькую стеклянную дверцу, чтобы оглядеть дымящиеся полотенца, цирюльник удовлетворенно закрыл ее и продолжил взбивать пену в фарфоровой кружке.
– Итак, если даже госпожу Природу нужно так баловать, то что говорить о вас? Входите, сэр, вы следующий!
Парикмахер замолчал и перестал взбивать пену, так как узнал Макса. Ужасное подозрение, казалось, закралось ему в голову. Он поставил чашку. Но когда Макс просто кивнул, решив, что ему не мешает подстричься, подошел к стулу и взял номер «Татлера»[33], парикмахер успокоился. Он вновь вернулся к работе, хотя краем глаза продолжал наблюдать за Максом с глубочайшим опасением.
– Я скажу вам кое-что еще, сэр, – произнес он громким голосом. – Заметьте, я не вспоминаю обиды, причиненной мне на днях. Дайте мне ваши очки, сэр. Вот так.
– И вот еще, сынок. Вы слышали, что я вам говорил насчет компресса? Только не слишком горячий. У меня чувствительная кожа…
– Я тоже имею гордость, сэр, как и любой другой, – обиженным тоном заявил парикмахер. – Вы были моим первым клиентом. Теперь компресс, пожалуйста. Вот так. Не слишком горячо, верно?
– Э-э!
– Так оно и есть, сэр, или же нет?
– Э-э! Ух! Ух!
– Не двигайтесь, сэр, пока я оборачиваю ваше лицо. Так, оставим небольшое отверстие для носа. Кстати, о носах… но я еще к ним вернусь. Так что я хотел сказать? У меня есть гордость, как у любого другого. Не то чтобы вы мне не заплатили. Вы дали мне в три раза больше против обычной таксы. Нет! Но очень редко случается, чтобы джентльмен садился в мое кресло и тут же вскакивал, когда я уже намылил кисточку.
– А-ха?
– Я сказал «кисточку». Впрочем, между нами, я уверен, не должно быть обид! Сегодня вечером показывают фильм с Ширли Темпл, и я уверен, вы пораду… Что-нибудь не так, сэр?
Воцарилось такое долгое молчание, что Макс, который не видел ни парикмахера, ни Г. М., поскольку уткнулся в «Татлер», насторожился. Его с души воротило от всего этого бардака. Он знал, что Валери Четфорд – мошенница. А еще им владело жуткое ощущение, что неприятности не кончились. Наступившая тишина встревожила его не на шутку, и он вскинул взгляд.
Макс поймал отражение Г. М. в большом зеркале на стене. Отлепив от лица горячее полотенце, Мерривейл с трудом выпрямился в кресле. Его распаренная красная физиономия с выпученными, немигающими глазами была столь выразительной, будто парикмахер огрел его по затылку бутылью своего знаменитого средства.
– Отдайте мне мои очки! – внезапно потребовал он.
– Сэр?
– Отдайте мне мои очки! – взвыл Г. М., соскальзывая с кресла и пытаясь сорвать с шеи простыню. – Извините, но у меня нет времени для бритья.
Это превзошло все, что могла снести гордость художника. Казалось, сейчас парикмахер грохнет об пол фарфоровую чашку для взбивания пены и пустится в пляс на осколках. Легкая дрожь стала сотрясать белый халат.
– Не могли бы вы избавить меня от этого Аппиева наряда?[34] – настойчиво произнес Г. М. Но, освобожденный от подобия римской тоги, старик осознал всю глубину оскорбления, нанесенного брадобрею, и в порыве раскаяния пожал ему руку. – Сынок, – произнес он прочувствованно, – вы не представляете, что для меня сделали. Когда я думаю, что избегал этого места, которое стало для меня источником озарения, то готов пнуть самого себя так, чтобы лететь отсюда до самого форпика[35]. Я вернусь. Гори все огнем, я даже куплю бутылку вашего чудо-средства! А пока вот вам фунт на выпивку. Пойдемте, Макс! У нас есть срочное дело.
Они выскочили из цирюльни так резво, что парикмахеру пришлось догонять несостоявшихся клиентов с забытыми в спешке спасательными жилетами. Когда они спускались по трапу, Г. М. отверз уста.
– Мы должны найти старшего стюарда, – пропыхтел он. – Я ненавижу делать прогнозы, но, думается, у меня все сошлось.
Хотя окошко офиса было открыто, самого Грисуолда они там не нашли. Его помощник, приятный молодой человек с веснушчатым лицом и чинными манерами, выразил сожаление.
– Все, что мне надо, – настаивал Г. М., – так это взглянуть на карточки с отпечатками пальцев пассажиров. Только пассажиров. И еще мне потребуется увеличительное стекло.
– Извините, сэр. Карточки хранятся в сейфе, и я не знаю, как его открыть.
– Где старший стюард?
Молодой человек пожал плечам:
– На совещании в каюте капитана, полагаю. Но я не могу побеспокоить его. Даже ради вас.
Лицо Г. М. омрачилось:
– Вот как? Подводные лодки рыщут поблизости?
– Не могу сказать, сэр. На вашем месте я зашел бы позже.
– Насколько позже?
– Позже… Во всяком случае, после ужина.
– Вот незадача! – проворчал Г. М., когда окно с грохотом закрылось.
– А вы не можете подняться к капитанской каюте и просто вломиться туда?
– Погодите. Дайте подумать… Нет, если дело настолько серьезное… Все выглядит так, – буркнул Г. М., – будто положение действительно нешуточное. И ради всего святого, неужели вы не можете немного подождать? – рявкнул сэр Генри, наименее терпеливый из всех людей, которых знал Макс. – Это не продлится вечно, ведь так? И нам не повредит маленький перекус.
Маленький перекус состоялся, когда все оставшиеся пассажиры собрались в кают-компании на ужин. Г. М., сунув салфетку за воротник, ел размеренно и ничего не говорил. В кают-компании царило сдержанное веселье. Никто и слова не сказал о подводных лодках. Хупер и Лэтроп ввязались в длинный запутанный спор относительно библейских материй, в частности о том, как сыны Израилевы пересекли Иордан. Некоторое время они обсуждали ширину реки, пока кто-то робко не спросил, не имеют ли они в виду Красное море.
Хупер, упрямый, как весь сомерсетширский полк, вздернул подбородок и отказался хотя бы на йоту сдвинуться со своей позиции, утверждая, что это был Иордан. Лэтроп, более сметливый, перевел разговор на ужасную историю о наводнении в Пенсильвании. Доктор Арчер дополнил ее другим, еще более страшным рассказом об испанской войне. По какой-то причине обе истории сочли забавными, и все над ними смеялись.
Ожидание. Томительное, долгое.