После ужина вся компания поднялась в салон, где был установлен киноэкран. С серьезными лицами все стали следить за тем, как Ширли Темпл доводит до слез злых богачей и объединяет искренние сердца. Зрелище это угнетало людей рассудительных, но, по крайней мере, дарило возможность отвлечься. В разгар киносеанса Макс потерял Г. М. из поля зрения и больше его не видел.
Салон вновь огласился жалобным скрипом переборок – возвращалась качка. Кенуорти, к немалому своему огорчению, был вынужден поспешно удалиться. Доктор Арчер предложил поплавать в бассейне, и Макс намекнул, что, может быть, к нему присоединится. Однако вместо этого Макс последовал за Валери Четфорд в курительную комнату.
Оказавшись в этом тускло освещенном помещении, выдержанном в красных тонах, она укрылась в полумраке, сгустившемся вокруг облюбованного ею дивана.
– Привет, – обратился к ней Макс. – Выпьете со мной?
– Нет, спасибо.
– Простите, я забыл, что вы не одобряете выпивку.
– Если вы так ставите вопрос, – пробормотала Валери, – то я выпью бренди.
Часы над пустым камином громко тикали. Макс вовсе не хотел уязвить ее случайно вырвавшимся у него замечанием. Когда девушка выходила из салона, ему показалось, что она выглядит усталой, одинокой и подавленной. На ней снова было голубовато-серое вечернее платье, сидевшее как-то слишком уж свободно и, похоже, поношенное. Это прежде не бросалось в глаза, но теперь стало заметным.
– Понравился фильм?
– Так себе.
– Вы не очень хорошо себя чувствуете?
– Со мной все в порядке, спасибо. Откуда такое внезапное дружелюбие, мистер Мэтьюз?
«О боже!..» – подумал Макс и ощутил на себе ее оценивающий взгляд. Обнаженные плечи Валери были гладкими, молочно-белыми и свидетельствовали о молодости их обладательницы даже больше, чем лицо. Она то и дело открывала и закрывала замочек на сумочке.
– Мне не следовало этого говорить, – произнесла она, – но я такой же плохой человек, как и вы.
– Это невозможно.
– Нет, возможно. Считаете, сегодня утром на шлюпочной палубе я выставила себя в дурном свете, верно? – Макс ничего не ответил, и она продолжила: – Увы, это так. В любом случае радует одно. Я вам не нравлюсь, и вы меня не уважаете, так что нет никакой нужды притворяться перед вами. Я знаю, кем себя выставила, не хуже вас. – Внезапно она принялась колотить сумочкой по бедру. Ее голос сорвался и зазвучал с нарастающей силой: – Только я несчастна, несчастна, несчастна! Никто в аду не будет так же несчастен!
Снова актерская игра?
Возможно, и все же Макс сомневался в этом. В ее голосе была такая искренность, какую он редко слышал раньше.
– Успокойтесь, – произнес он наконец. – Я не думаю, что вы выставили себя в дурном свете. Просто что-то помешало вам сразу рассказать то, что вы знали, не делая из этого никакой тайны…
– А тут еще эта моя история, – продолжала она, – о письмах в сумочке этой женщины…
В этот момент сумочка самой Валери, заигравшейся с замочком, раскрылась. Стюард, разносивший бренди, наклонился над парой, сидевшей в полумраке, и поставил бокалы на низкий кофейный столик перед диваном. Макс услышал громкое тиканье часов.
И он, и стюард увидели в сумочке Валери большой никелированный электрический фонарик. Стюард на мгновение замешкался, но затем наклонился вперед и произнес доверительно:
– Я, конечно, прошу прощения, мисс. Но…
– Да?
– Этот фонарик… – улыбаясь, произнес стюард, – вы ведь не отправитесь с ним на палубу, правда? Я просто подумал, что должен предупредить.
– Нет, конечно нет! – воскликнула Валери. – Я взяла его лишь на тот случай, если… ну, вы понимаете. Электричество может отключиться. И было бы ужасно неудобно в темноте и холоде спускаться в одну из ваших шлюпок.
– Все в порядке, мисс, – заверил стюард, явно обладавший манерами непревзойденного дипломата, который даже о погоде сообщает тем же тоном, каким делится конфиденциальной информацией. – Только, – добавил он тихим голосом, – я слышал, прошлой ночью кое-что произошло. Кто-то оставил открытым иллюминатор, или, может быть, кто-то из вахтенных курил на палубе. В любом случае на это начинают обращать внимание. Так что, знаете ли, сегодня ночью нам нужно быть особенно бдительными.
– Но… – начала Валери и замолчала. – Немцы не будут… ну, ничего предпринимать, пока мы не окажемся в лодках?
– Нет, конечно нет, – успокоил ее стюард и опять улыбнулся. – Не о чем беспокоиться, мисс. – Он бросил многозначительный взгляд на Макса. – Бар закрывается в десять вечера, сэр. Мне придется погасить свет. Какие-нибудь последние пожелания?
Макс покачал головой, и стюард исчез, оставив их наедине.
– Сигарету?
– Нет, спасибо, – отказалась Валери.
Макс не спеша закурил сигарету и одним глотком допил бренди.
– Мне очень жаль, – проговорила Валери так резко, что он вздрогнул. – Я снова рискую показаться очень грубой. Хотя теперь мне этого совсем не хочется. Но не могли бы вы допить мой бренди? – Она поднялась на ноги, подхватывая спасательный жилет. – У меня раскалывается голова. Я иду спать. Вы не возражаете?
– Вовсе нет, – ответил Макс и заставил себя подняться, опираясь на трость, ибо раненая нога причиняла боль. – Примите пару таблеток аспирина и ложитесь. Это пойдет вам на пользу. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи.
Тук-тук – глухо стучали двигатели лайнера. Тук-тук. Тук-тук. Этот мерный шум слышался отчетливее теперь, когда море несколько успокоилось. Часы пробили десять. Макс продолжал курить, когда погасили свет, прокручивая в голове множество предположений. Наконец укоризненный взгляд стюарда заставил его очнуться. Он допил бренди Валери и прошел через длинную галерею в салон.
Выбрав пару романов для чтения перед сном, он забился в угол, откуда мог наблюдать за главной лестницей. Хупер прошел мимо него, направляясь в свою каюту, около одиннадцати. Лэтроп появился чуть позже.
– Я слышал… – начал Лэтроп, и голос его показался Максу очень громким, хотя на самом деле это было не так, – я слышал, что в десяти милях позади нас идет танкер с нефтью.
– На нашем теплоходе услышишь все, что угодно.
– Хо! Вы не теряете хладнокровия.
– Все как обычно, – отозвался Макс и небрежно добавил: – Вы, случайно, не знаете номер каюты мисс Четфорд?
Лэтроп воздержался от каких-либо комментариев и шуток по этому поводу. Ему это вообще не было свойственно.
– Думается, что знаю, – произнес он после паузы. – Не то чтобы я мог назвать вам его навскидку, однако он напоминает химическую формулу. «Си двадцать» – вот и все! Я запомнил, как она сказала, что номер ее каюты похож на химическую формулу. Или химическую формулу, перевернутую задом наперед? В любом случае это какой-то газ.
– Спасибо.
– Будьте осторожны, – посоветовал Лэтроп и проследовал дальше.
Тук-тук. Тук-тук. По-прежнему никаких признаков Г. М. Около половины двенадцатого Макс уже не мог игнорировать то, что свет в салоне выключен. Он проскользнул к офису старшего стюарда, но на стук в дверь никто не отозвался. Первоначальным побуждением Мэтьюза было пойти к каюте С-20 и убедиться, что Валери легла спать, но в последнюю минуту Макс передумал: его намерения могут быть неверно истолкованы. Вернувшись в главный холл на палубе А, который оставался освещенным допоздна, он с мрачным видом уселся читать.
Часы на стене щелкали при каждом движении стрелки.
В конце концов спертый воздух сделал с ним то же, что и с большинством людей на борту этого герметично законопаченного судна. Сидя в кресле, он задремал. Потом, вздрогнув, Макс проснулся, не зная, сколько прошло времени. На него вдруг «накатило». Мурашки побежали по коже от предчувствия опасности – опасности внутренней, личной, убийственной. А кроме того, у него возникло отчетливое ощущение, что за ним наблюдают.
Он настороженно огляделся. На потолке главного холла, над лестницей, горела тусклая лампочка. Должно быть, кто-то погасил остальные. На борту «Эдвардика» не раздавалось ни звука, кроме скрипа переборок и приглушенного гула работающих двигателей. Когда Макс взглянул на часы над дверьми лифтов – те самые, по которым определили время смерти Эстель Зия-Бей, – он с удивлением обнаружил, что уже без десяти три.
Требовалось найти Г. М. – это было его единственным желанием. Спать он не мог. Его мучили вопросы, на которые он не знал