Это был Хупер, о котором все забыли. Он держался на заднем плане, то впадая в глубокую задумчивость, то зачарованно наблюдая за обыском. Резиновые штампы привлекли его внимание. Он протиснулся в каюту и стал перебирать штампы один за другим, рассматривая их с профессиональным вниманием. Его вид эксперта, собирающегося высказать авторитетное мнение, был настолько ошеломляющим, что все замолчали.
– Я сам их делаю, – объяснил он. – Хупер, Брод-Мид, Бристоль.
Ничто, по-видимому, не вызывало у него подозрений до тех пор, пока он не открыл коробку со штемпельной подушечкой, намереваясь прижать к ней штамп. Тут он остановился. Его заинтересовала подушечка, а не штамп. Он изучил ее, потрогал пальцем и поднес горизонтально к глазам. Удивление промелькнуло на его лице.
– Вот забавная вещь, – заявил он. – Бедняга, верно, был не в себе! Интересно, найдется ли сейчас среди его вещей бутылочка чернил?
– Чернил? – возбужденно взревел Г. М.
– Да. Примерно полбутылки чернил, – подтвердил Хупер, разглядывая подушечку. – Готов поспорить, вы не заметили в этой подушечке ничего странного?
– Нет. А в чем дело?
Хупер усмехнулся:
– Ага! Но я-то заметил. Это новая подушечка. Совершенно новая! И знаете, что сделал бедняга? Он вылил примерно полфлакона обычных чернил для письма прямо поверх чернил, которыми уже была пропитана подушечка! Это ее испортило. Конечно испортило. Взгляните: хлюпает, словно клейстер. Вы только посмотрите. Люди иногда совершают очень странные поступки, не так ли?
Сделав это глубокомысленное замечание, он положил подушечку на койку. Третий помощник, старший стюард и Макс переглянулись.
– Но зачем ему это понадобилось? – поинтересовался третий помощник.
– Кто ж его знает? – пожал плечами Хупер. – Не спрашивайте меня. – Он отряхнул руки. – Э-э! – протянул он затем, взглянув на часы. – Почти половина десятого. Я наверняка пропустил весь концерт. Начисто забыл о нем. Но кто бы не забыл, увидев, как бедолагу с грохотом выбрасывают за борт? Я вам еще нужен?
– Минуточку, сынок, – остановил его Г. М. с каменным лицом, после чего обратился к старшему стюарду: – Вы получили еще какие-либо распоряжения от капитана?
– Только указание выполнять ваши приказы.
– Хорошо. Оставляла ли покойная миссис Зия-Бей какой-нибудь запечатанный конверт в вашем офисе?
Старший стюард щелкнул пальцами:
– Чуть не забыл. Да, сэр, оставляла. По просьбе старины… извините, по приказу капитана я его вскрыл. Вот он… – С этими словами старший стюард вытащил из кармана конверт из коричневой бумаги. – В нем нет ничего, кроме нарезанных газет, как вы можете сами убедиться.
Взяв конверт, Г. М. наполовину опустошил его. Потом взвесил в руке, принюхиваясь. Засим последовало молчание, такое долгое, что остальные заерзали и закашляли. Наконец Г. М. вернул конверт:
– Хорошо. А скажите-ка мне, сынок, вы ведь мастер пугать людей?
Старший стюард сдвинул брови на манер Джорджа Роби и принял зловещий вид.
– Недурно. Тогда у меня есть для вас поручение. Я сам не собираюсь светиться в этом деле больше необходимого. Но мне нужно, чтобы вы нашли эту девчонку Четфорд. Покажите ей конверт. Спустите на нее всех собак, накричите. Попытайтесь выяснить, что она в действительности делала прошлой ночью в каюте Макса Мэтьюза. Скорее всего, из этого ничего путного не выйдет, но вы внесете смятение в ее душу, процесс деморализации начнется, а я его довершу. Если увидите еще кого-нибудь из пассажиров, можете спросить у них – будьте, однако, предельно тактичны, – чем они занимались около девяти часов вечера. Понятно?
– Да.
– Тогда все. За дело! А вы, – обратился Г. М. к третьему помощнику, – оставайтесь здесь. И вы тоже, мистер… как вас…
– Хупер.
– Хупер. Вы тоже оставайтесь здесь, если у вас нет никаких неотложных дел. Теперь мы можем устроиться поудобнее.
Потратив некоторое время на безуспешные попытки затянуться пустой трубкой, Г. М. начал наконец набивать ее табаком из клеенчатого кисета. Он приподнял полы плаща, чиркнул большой американской кухонной спичкой по задней части своих брюк и раскурил трубку. Потом удовлетворенно шмыгнул носом, подошел к койке и плюхнулся на нее, откинувшись на подушки, как выздоравливающий больной. Дым был зловонным. Однако Г. М. с сонным наслаждением затянулся еще несколько раз. Затем он указал чубуком трубки на Крукшенка.
– Вы и старший стюард, – обратился он к нему, – вчера вечером говорили с Бенуа по-французски. Скажите мне чистую правду. Много ли вы поняли?
– Извините. Боюсь, немного.
– В любом случае именно такой правды я и хочу. Как думаете, что он пытался вам сказать?
Собеседник замялся.
– Дело вот в чем, – начал он торопливо. – В понимании французского языка вы можете преуспеть достаточно хорошо, если попадете в нужное русло. То есть если вы с самого начала знаете, о чем должен идти разговор. Если вы поймете несколько слов, вы получите ключ к остальному. Но когда все непонятно в самом начале, по ходу дела все становится еще более непонятным… – Он замолчал. – По правде говоря, мне показалось, будто он говорил о какой-то женщине.
– Вот как?
– Да. Все время elle[28] это, elle то. На минуту я подумал, что он признаётся в убийстве. Я хотел расспросить его об этом, но не желал демонстрировать свое невежество перед Грисуолдом. И означает ли слово «traître» то, что я думаю?
Глаза Г. М. сузились.
– Оно означает «предатель», да. Но вы уверены, что он произнес именно его? Ради бога, сынок, будьте осторожны! Могло ли это быть «traite»?[29] Или «traiteur»?[30]
Смуглое лицо третьего помощника стало еще темнее.
– Это выше моего понимания, – пробормотал он. – Нет, послушайте! Я почти уверен, что речь шла о «предателе». Каком-то предателе. И еще кое-что, сэр… – Его нижняя челюсть напряглась. – Могу я высказать свое мнение, но так, чтобы над ним не смеялись? Грисуолд потешается над моей догадкой, но я с ним не согласен. Сдается мне, что Бенуа, возможно, был сотрудником французской разведки.
К его облегчению, Г. М. не выказал никакой склонности к смеху. Выпустив большое кольцо дыма в направлении белого потолка, сэр Генри наблюдал, как оно расширяется и тает в воздухе. Теперь он выглядел еще более обеспокоенным.
– Я тоже подумал об этом, – ответил Мерривейл с извиняющимся видом. Маленькие проницательные глазки уставились на Крукшенка. – Но знаете ли, сынок… Давайте рассмотрим ваше предположение. Вам не кажется, что сотрудник французской разведки, скорее всего, должен знать английский?
– Оглядываясь назад, – сказал Крукшенк, – я не уверен, что Бенуа его не знал. По крайней мере, немного.
Трубка в спешке покинула рот Г. М.
– В самом деле? Что заставляет вас так полагать?
– Ничего такого, в чем я мог бы поклясться в суде. Признаю́, это запоздалая мысль. Только… ну, где-то вот так. Теперь, оглядываясь назад, я вспоминаю кое-что, о чем говорил Грисуолду. Я спросил: «Как думаешь, зачем этому парню нужны все эти резиновые штампы?» Я говорил, почти не разжимая губ, не слишком внятно.
– Ну-ну… И что?
– Я мог бы почти поклясться, что, судя по выражению глаз француза, он меня понял. Бенуа вытянул руку, как будто хотел забрать штампы, но передумал. Заметьте, я вспомнил об этом задним числом! Мы с Грисуолдом тогда были очень взволнованы. И все же, если он так плохо говорил по-английски, что делал в Америке? Мне бы не хотелось ходить взад-вперед по Бродвею, спрашивая дорогу по-французски.
– И еще одна просьба. Сделайте-ка мне одолжение, сынок. Вытащите этот чемодан из-под койки еще раз, хорошо?
Третий помощник достал чемодан и, следуя указаниям Г. М., перевернул его. На нижней стороне, помимо наклейки «Эдвардика», имелись также этикетки отеля «Пенсильвания» в Нью-Йорке и отеля «Уиллард» в Вашингтоне.
– Вашингтон, – пробормотал Г. М., расслабляясь, когда Крукшенк засунул чемодан обратно. – Я как раз собирался заняться выяснением его личности и маршрутами его путешествий. Но у вас ведь есть его паспорт, не так ли?
В глазах собеседника мелькнуло облегчение.
– Да, я не думаю, что паспорта уже вернули пассажирам, – признался он. – Они всё еще внизу, в офисе Грисуолда. Они… – Он вдруг осекся. – Постойте! А где мистер Хупер?
Неприметный