– Вы не могли бы немедленно спуститься в тридцать седьмую каюту? Кто-то убил миссис Зия-Бей.
Наступила мертвая тишина.
Руки Лэтропа неподвижно лежали на клавишах фортепиано. Затем он повернул голову, и его шею прорезало множество морщин. А лицо теперь выглядело таким же старым, как и тщательно причесанные седые волосы.
– Значит, в этой истории с метанием ножей действительно что-то было, – произнес он.
– По всей видимости, да.
– Убита? Боже… – Он осекся. – Как?
– Ей перерезали горло. Мы пока не смогли найти орудие убийства.
– Я не хочу в этом участвовать, – заявил Лэтроп и ударил мизинцем по дискантовой клавише фортепиано.
– Но капитан настаивает, чтобы вы спустились в каюту. Он сейчас ждет там.
– Я? Но почему я? Что я могу сделать? Что за глупость? Разве у меня и так мало забот?
– Потише, пожалуйста!
– Вы не ответили на мой вопрос.
– Послушайте-ка, это ведь правда? То, что вы сказали нам сегодня утром? Вы действительно разбираетесь в отпечатках пальцев?
– Да, так и есть. – Лэтроп присвистнул. – Хотите сказать, что у вас есть отпечатки пальцев? Что ж, я не против вам помочь с этим.
Макс проигнорировал его замечание.
– Мистер Лэтроп, ответьте, пожалуйста, на один вопрос. Предупреждаю, он может показаться глупым. Вероятно, он вызван поверхностными представлениями. В любом случае… Можно ли подделать отпечатки пальцев?
– Нет, – ответил Лэтроп после небольшой паузы.
– Вы в этом уверены? Вспомните детективные истории, в которых преступники идут на немыслимые ухищрения, чтобы переложить вину на невинных людей.
– Я понимаю, о чем вы. Но вот вам правда, если она вас интересует. Конечно, можно воспроизвести отпечаток, и достаточно хорошо. Но эксперта это не обманет, даже если не учитывать того факта, что такой отпечаток никогда не выдержит химического анализа. Если не верите мне, справьтесь у Гросса. Это высший авторитет. И Гросс, если мне не изменяет память, говорит, что не знает ни одного случая во всей мировой практике, чтобы в деле фигурировали фальшивые отпечатки пальцев[7].
Лэтроп сделал паузу.
– А теперь, молодой человек, я хочу знать, почему вы меня об этом спросили, – добавил он.
Макс вкратце изложил ему факты.
– Предполагается, что вы должны держать это в секрете, – предупредил он. – Чем меньше людей знает, тем лучше. Следовательно…
– Ш-ш-ш! – прошипел Лэтроп.
Слабый булькающий храп, за которым последовали воркотня и бормотание, как будто кто-то наполовину пробудился от дремоты, заставил Макса резко обернуться.
Мистер Хупер из Бристоля спал в высоком парчовом кресле с подголовником. Лучи тусклой лампы едва касались его. Невысокое плотное тело глубоко ушло в спинку, возвышавшуюся над его головой. Подбородок мистера Хупера уткнулся в воротник. Его коротко стриженные жесткие волосы с проседью были темней, чем изогнутые усы, вздымавшиеся при каждом судорожном движении губ. На щеках играл румянец – розовый, как от хорошего послеобеденного бренди. Закрытые веки придавали ему почти детский вид. Руки были блаженно сложены на животе, да и сам его сон казался блаженством.
– Говорите потише, – произнес Лэтроп. – Старина чувствует себя не очень хорошо. Я говорил вам, что его сын очень болен? Вот почему он спешит вернуться. И все же…
– И все же – что?
– Кто-то убил эту женщину, – сказал Лэтроп.
Именно в этот миг Макс впервые осознал, что столь же близок к пучине страха, как их лайнер – к зоне действия вражеских подводных лодок.
Но он пытался побороть это чувство.
– Ну? – спросил Макс. – Теперь вы собираетесь спуститься в каюту?
– Естественно. Готов сделать все, что потребуется. Вы пойдете со мной, не так ли?
– Пока нет. Я должен найти старшего стюарда, а ему предстоит отыскать фотографа. А вы ступайте на место преступления. Но между нами, каковы ваши мысли о ситуации с отпечатками пальцев?
Лэтроп встал из-за рояля. Он казался встревоженным.
– Я склонен согласиться с вашим братом. Какой-то псих, который… ну, вы понимаете. Мы должны его поймать. Но все равно, я полагаю, теперь ко всем начнут приставать с одним и тем же вопросом: «Где вы были в такое-то время?»
– Долго это не продлится. По крайней мере, если принять во внимание отпечатки пальцев.
– Вообще-то, у меня нет надежного алиби, – улыбнулся Лэтроп. – Бóльшую часть времени я находился на палубе. Погода, кстати, ужасная. Единственным человеком, с которым я, помнится, разговаривал, да и то ранним вечером, была та кудрявая девушка, которая так долго оставалась в постели. Стюард сказал мне, что ее фамилия Четфорд.
– Девица с рыбьей физиономией в белой меховой шубке?
Лэтроп уставился на него:
– Ба! Что еще за «рыбья физиономия»? Она весьма привлекательна. И симпатична. Наша беседа длилась недолго, но она произвела на меня впечатление большой умницы, а я в таких вещах не ошибаюсь.
– Она большая заноза в заднице.
Лэтроп снова уставился на собеседника, изумленный его тоном. Макс сам был удивлен вырвавшимся у него выражением. Однако он ничего не мог с этим поделать: не владея собой и желая дать выход чувствам, он вложил в свои слова весь тот яд, что накопился в нем по другим, посторонним причинам, а потому почти повысил голос в разговоре с Лэтропом.
– Хорошо-хорошо, – успокоительно проговорил тот. – Не знаю, что вы имеете против бедной девочки, но оставим это. Я спущусь и повидаюсь с вашим братом.
Макс угрюмо согласился.
И лишь когда он спускался на лифте, направляясь в офис старшего стюарда на палубе С, до него дошло, что слова «бедная девочка» задели его за живое. Он обнаружил, что офис старшего стюарда закрыт, деревянные жалюзи опущены. Но когда он постучался в соседнюю дверь, та открылась, и он увидел клерка службы старшего стюарда, сидевшего в клубах сигаретного дыма перед стопкой паспортов и официальных бланков.
– Шефа здесь нет, – сообщил клерк. – И если его нет в салоне или курительной комнате, вы, вероятно, найдете его в каюте мистера Кенуорти. Семидесятой, по левому борту.
Именно в названном месте Макс и застал старшего стюарда. Из-за закрытой двери каюты В-70 слышался его громкий смех, которому вторил тихий и сардонический, однако вместе с тем веселый голос другого человека. В ответ на стук Макса раздалось страдальчески слабое:
– Если это снова вы, Уолсингем, то уходите. Я больше не хочу яичницу-болтунью. Я не выношу вида яичницы-болтуньи. Черт возьми, Уолсингем, если вы принесете мне еще одну яичницу, я вымажу вам ею лицо!
Макс открыл дверь.
Мистер Грисуолд, старший стюард, полный, добродушного вида мужчина в больших очках, с улыбкой от уха до уха, удобно устроился в мягком кресле рядом с койкой больного и курил сигару.
– Входите, – пригласил он, – не обращайте внимания на мистера Кенуорти. Он немного расстроен.
– Расстроен? – переспросил достопочтенный Джером Кенуорти. – Дьявол вас побери, я умираю… А какое у вас ко мне дело? – обратился он к Максу и подмигнул. – Прошу меня извинить. Я думал, это проклятый Уолсингем. Стюард, страдающий заблуждением, что постоянная диета из яичницы-болтуньи, которую при необходимости вводят принудительно, может вылечить что угодно – от простого несварения желудка до чумы. Не держите дверь открытой. Войдите и станьте свидетелем того, как я испущу дух.
Позже Макс узнал от старшего стюарда, что донимать Джерома Кенуорти было любимым занятием Грисуолда. Но теперь молодой человек был по-настоящему болен. Он круглые сутки не мог удерживать пищу в желудке и выглядел соответственно.
Сын лорда занимал роскошную трехместную каюту. Лежа на боку и слегка приподняв голову на смятых подушках, он вглядывался в дверь. Джером Кенуорти был худым, нескладным юношей, чья бледность и преждевременные морщины у рта объяснялись болезнью лишь отчасти. Его длинные светлые волосы свешивались на один глаз. Он носил восьмиугольные очки без оправы, которые придавали ему обманчиво серьезный вид. Но в уголках губ и в глазах пряталась ирония, хотя сейчас это было неочевидным.
Старший стюард выпустил в его сторону струю сигарного дыма.
– Грисуолд, – простонал молодой человек, – я не шучу. Я этого не вынесу.
Ухмылка старшего стюарда исчезла.
– Вы это серьезно?
– Я умираю, говорю вам, – прошептал Кенуорти. – Некоторое время назад я попытался встать и упал навзничь. Это было, когда