— Мы зовем ее Мэй. Мы не знаем, понимает ли она нас. Некоторые… из них… так сломлены…
Хотелось взять девочку на руки, сказать, что все будет хорошо, но как она может такое обещать?
Фрэнки порылась в сумке, вытащила детский аспирин и антибиотики.
— Этим сбивайте температуру. А это мазь для ожога. Поможет с рубцеванием. — Она снова полезла в сумку, достала вишневый леденец и протянула его девочке.
Девочка уставилась на конфету.
Фрэнки развернула леденец, лизнула его и улыбнулась, а затем снова предложила ребенку.
Девочка медленно вытянула руку и взяла леденец за тонкую белую палочку. Осторожно поднесла его ко рту и, не отрывая глаз от Фрэнки, лизнула.
Потом лизнула еще.
И еще.
Фрэнки ждала, что девочка улыбнется, но этого так и не случилось. Фрэнки слишком хорошо понимала, какую травму нанесли этому ребенку. Все больше вьетнамских деревень подвергалось обстрелам, некоторые были сожжены. Все больше вьетнамцев погибало, и дети оставались совершенно одни. Масштабы трагедии были огромны.
Фрэнки поднялась.
Вдруг девочка вытянула руку и коснулась ее ноги.
Фрэнки опять села.
В глазах девочки блестели слезы.
Фрэнки взяла ребенка на руки и стала медленно покачивать, напевая колыбельную из своего детства, через какое-то время девочка заснула. Фрэнки смотрела на эту раненую девочку, слишком маленькую для своего возраста, такую одинокую и такую беззащитную. Сердце ее разрывалось из-за Мэй и других детей, чьи жизни разрушила война. Она гладила горячий лоб девочки и продолжала петь, сдерживая слезы.
— Макграт? Вертушка возвращается. Нам пора. — В дверях стоял Джейми.
Она положила спящую девочку на циновку и поцеловала в щеку со шрамом.
— Сладких снов, Мэй, — с болью сказала она.
Вставая, Фрэнки потеряла равновесие. Ноги подкосились.
Джейми тут же подбежал, чтобы поймать ее. Она схватилась за его руку, но не смогла посмотреть в глаза.
— Фрэнки…
Самой ей было не справиться. Она повернулась, он прижал ее к себе. Из глаз у нее текли слезы, терялись в просторах его хлопковой футболки.
Он ничего не говорил, только держал ее, пока она сама не отстранилась.
— Спасибо, — сказала она, вытирая слезы.
— Эта девочка запомнит твою доброту, — сказал он. — Когда-нибудь она вырастет, начнет бегать, прыгать и играть.
Фрэнки смогла только кивнуть, эти слова много для нее значили. Откуда он знал, что именно это ей нужно было услышать?
Они вышли во двор. Сияло солнце, дети смеялись и бросали друг другу мяч, который привезли медики. На грунтовую дорогу неподалеку сел вертолет, вращающиеся лопасти прибили к земле слоновую траву, подняв облако красной пыли.
Команда медиков подбежала к вертолету и забралась внутрь. Фрэнки снова села у открытой двери и свесила ноги за борт. Она достала «Полароид», сделала снимок, потом второй и третий, каждый раз она вытаскивала пустую карточку и махала ей, пока не проступит изображение. В этом было что-то механическое, никакого восторга она не испытывала.
Недалеко от них другой вертолет разбрызгивал над джунглями гербициды.
До Тридцать шестого они добрались без приключений, в лагере было тихо.
Удивительно тихо: никто не бежал из неотложки в предоперационную или хирургию, в приемном покое не было ни одного пациента, по территории не разъезжали машины «скорой помощи», дождь не лил стеной, кругом не текли реки грязи. Фрэнки, Этель, Барб и Джейми направились в столовую, девушки взяли сэндвичи и несколько банок газировки, Джейми захватил себе пиво.
На пляже с десяток парней без рубашек играли в волейбол. Из колонок играла музыка, откуда-то доносился стук молотков — возводились новые здания. Далеко на холмах словно кукурузные зерна взрывались минометные снаряды. Джейми стянул рубашку, разулся и побежал к волейбольной сетке.
Фрэнки, Этель и Барб поставили на песок три раскладных стула и сели, они жевали сэндвичи и любовались сиянием белого песка и голубой воды. И голыми торсами волейболистов. Вечером здесь повесят киноэкран. Говорили, что сегодня покажут «Большой побег»[20].
Кто-то выкрутил громкость на полную. Люди стали подпевать «Улетаю на самолете»[21]. Две девушки из Красного Креста (Пончиковые куклы, так их называли) в своих форменных юбках катили по пляжу тележку с едой и напитками. Несмотря на забавное прозвище, эти девушки были крепкими орешками. Они ездили по всему Вьетнаму на чем только придется и поднимали боевой дух солдат.
— Что случилось? — спросила Барб.
Фрэнки не удивилась вопросу. Они были больше, чем лучшие подруги — она, Барб и Этель. Радикалистка, дочь фермера и хорошая девочка из хорошей семьи. В обычной жизни они могли никогда не встретиться и не стать подругами, но война свела их вместе, сделала сестрами.
— В том приюте была девочка, — сказала Фрэнки. — Она чуть не сгорела. Наши медики нашли ее на обочине… в руках мертвой матери.
Этель тяжело вздохнула.
Фрэнки все думала о Мэй, думала о том, как она, обгоревшая, лежала в канаве на руках мертвой матери.
— Ее деревню разбомбили.
Война — это одно, бомбы, летящие на деревню с женщинами и детьми — совсем другое. В «Звездах и полосах» ничего подобного не писали. Почему там не рассказывали правду?
Воцарилось молчание. Все всё понимали, но сталкиваться с этой ужасной правдой никто не хотел. Та деревня была в Южном Вьетнаме.
И бомбы были только у американцев.
Глава десятая
Август выдался жарким и дождливым, из-за слишком влажного воздуха дышать порой было трудно. Вся одежда Фрэнки отдавала плесенью и пестрела пятнами. Толком отстирать или хотя бы просушить ее просто не получалось. Как и все в лагере, Фрэнки научилась не обращать на это внимания.
В сентябре сезон дождей наконец закончился, настало время невыносимой жары. В конце каждой смены маска и медицинская шапочка были насквозь мокрыми от пота. Ангары и бараки превратились в духовки. После отдыха в клубе, просмотра фильма под звездным небом или игры в карты с подругами Фрэнки падала на кровать и тут же засыпала.
— Вставай, Фрэнк.
— Нет. — Фрэнки, натянув на голову влажную простыню, повернулась на другой бок.
Через пару секунд ее ударили в плечо:
— Поднимайся. Уже тринадцать ноль-ноль.
Фрэнки застонала и с трудом открыла глаза. Обстрел этой ночью не прекращался несколько часов подряд, от взрывов стены барака ходили ходуном, крупные капли красной грязи то и дело падали с потолка прямо на лицо.
Фрэнки прикрыла глаза рукой.
— Уйди, Этель. Мы