— Что расскажешь, друже? — обратился князь к хмурому Гнату, что не сводил глаз с придорожных кустов, хотя видел и слышал, казалось, вообще всё вокруг.
— Что лучше было бы нам сюда с парой дюжин моих поехать, а то и с полусотней, — без охоты отозвался он. Продолжая сканировать лесополосу. И добавил:
— От самого города ведут, красиво, умело, с пониманием. Я бы в этом перелесочке сотни три притаил бы влёгкую. Так что если дерево падать начнёт или я махну-свистну — сразу падай, — напомнил он инструктаж перед поездкой. Конь его шагал на полкорпуса перед моим с левой стороны. Поводья нашего «грузового такси», красавца-каурого, навьюченного, как верблюд, были накинуты на луке княжьего седла. Образ верблюда Всеслав, помолчав, прокомментировал так: «Бедная кобыла. За что с ней так?».
— Чьи ведут? — настороженность Рыси передавалась и нам.
— Поди знай, Слав. Троих византийских ещё в городе попросили задержаться. Двоих развернули уже на берегу. А сколько у них тут вдоль Днепра кукушек по деревьям рассажено — одним Богам известно. Те, кто издали глядел, неприметно, вернее всего Буривоевы. Как и те, кто сейчас на нас смотрит.
С одной стороны поступок был довольно опрометчивым. С богатой поклажей, вдвоём, через лес, к неизвестному волхву. Да, кроме того, расшевелив перед этим болото, в котором привычно жили и кормились киевские элиты, что от бизнеса, что от власти, что от религии. Но Всеслав будто нутром чуял, что встреча эта нужна и важна, и пользы от неё будет значительно больше, чем от болтовни Георгия или даже работы Антония. И его чутью я верил полностью, как своему. Хотя — почему «как»?
В прошлый раз, во сне, вспоминая наши с ним жизни, особенно те случаи, когда смерть подбиралась непозволительно близко, мы пришли к общему выводу: в сложных и опасных ситуациях нас будто бы соединяло, сближало какими-то неведомыми силами. Поэтому пули и ножи миновали врача, а стрелы и яды не брал князя-воина. Объяснений этому у меня, предсказуемо, не было. Всеслав привычно валил всё на волю Богов. Оставалось надеяться, что ни эти, так скажем, повышенные способности к выживанию, ни особо острое чутьё на опасность и наоборот, на выгоду, не покинут нас теперь, когда две судьбы и две жизни не разделяло тысячелетие. Но, судя по той истории с Йоргеном, надеяться можно было вполне оправданно.
Деревья на дорогу не валились. Не выскакивали навстречу лохматые заросшие типы в обрывках кольчуг или кожаных безрукавках, с мордами, вымазанными сажей. Не свистели-щелкали стрелы-тетивы, не проваливалась под ногами коней земля, щерясь из ям остро заточенными кольями. Скучно ехали, прямо скажем. И недолго — буквально за вторым поворотом, к которому Рысь подъехал первым, принюхался зачем-то и лишь после махнул мне двигаться следом, показался не то хуторок малый, не то постоялый двор большой. Несколько построек, что будто грибы выросли на опушке дубовой рощицы, в которую окончательно превратился смешанный лес, по которому мы ехали, выглядели старыми, но вполне ухоженными. Судя по звукам, на подворье имелись куры, гуси, свиньи и корова, или даже несколько. Лошади, если и были, наверное, стояли молча.
В открытые ворота тоже первым зашёл шагом, коленями управляя своим гнедым, Гнат. И остановился, не дойдя до середины небольшого двора. В самой высокой и просторной постройке, наверное и бывшей той самой обещанной корчмой, открылась со скрипом дверь из толстых плах, и на небольшое крыльцо выбрался боком мужик. Он-то как раз был в кожаной безрукавке. Которая, пожалуй, была бы прилично великовата даже нашему Ждану, по сравнению с которым мы с Рысью выглядели щупловато. Великан носил бороду по грудь, и широкими они были обе, что грудь, что борода. Волосы на голове начинали расти, кажется, сразу над бровями. Из густых зарослей тёмно-русых с заметной, особенно в бороде, проседью, смотрели глубоко посаженные глаза и торчал чуть съехавший вправо нос. Где, как, кто и чем так его сломал здоровяку — даже думать не хотелось.
— Кого там принесло? — голос был вполне под стать фигуре. Гнатов конь, не одну и не две битвы прошедший и учёный, как дрессированная собака, не присел чудом, лишь переступив пару раз копытами. Будто ставя ноги пошире, как при сильном встречном ветре.
— Здрав будь, мил человек! — хрипловатая речь Рыси на многих обычно производила впечатление довольно тяжкое. Но этот и бровью не повёл. Или повёл, но под шерстью видно не было, — Великий князь Всеслав Брячиславич со товарищи условился здесь с Буривоем перевидеться. Не ошиблись мы местом?
— А товарищи его — это ты да вон тот мерин? — уточнил громила с усмешкой. Или оскалом, понятно в бороде не было. Но, кажется, тот атлант, что погнул ему нос, сломал и челюсть — двигалась она необычно, да и звук у шипящих был специфический.
— Я — ближник князя, наречён Гнатом, люди прозвали Рысью, — друг говорил спокойно и руки держал на виду. Жизненный опыт, разный, очень разный, подсказывал ему, когда, с кем и как стоило вести или не вести разговора. Почти всегда, на княжьей памяти, верно. И на этот раз, видимо, тоже.
— Слыхал я про Гната-Рысь, — с интересом смотрел великан, спускаясь с трёх жалобно скрипнувших ступенек и выпрямляясь во весь рост. Становясь едва ли не вровень с нами, сидевшими на конях, — Про Немигу, если не врут, говорят, что это ты ближника Изяславова, Фомку-Мечника из лагеря умыкнул. Было ли?
— Было дело, — будто поняв что-то важное, Гнат махнул мне приглашающе, а сам перекинул ногу через высокую луку седла, словно за столом повернувшись к соседу, продолжая разговор, — он сперва-то не хотел с нами идти, а потом как пошёл, как пошёл — не остановишь! Вперёд нас, почитай, прибежал!
— Ну? Он сроду бегать не умел, ходил и то медленно. Не то гонор мешал, не то ещё что, — уже явно улыбаясь продолжил великан. Я тем временем подъехал и остановил своего сивого Бурана вровень с Гнатовым Булатом.
— Что-то ещё навряд ли мешало, нечем там было хвастаться Фомке, — доверительно, как другу, поведал Рысь. И оба заржали, едва не напугав коней.
Фома Мечник был начальником охраны Изяслава. Той ночью, когда жутко выла сама земля и лес вокруг, пугая до икоты дружину Ярославичей,