Толпа издала вопль, полный восторженного облегчения — кровь пролилась, зрелище началось.
Теперь перед ним остался только один.
Караванщик медленно поднял взгляд, глядя прямо в глаза второму парню. Танец ещё не закончился — просто стал короче.
В тот же миг треснула воля того, кто остался стоять напротив. Он застыл на полушаге, не звук удара пронзил его, а само осознание случившегося проникло под кожу и парализовало мышцы. Расширенные от ужаса глаза, дрогнувший рот, внезапно опущенные плечи — в один момент исчезло всё, что превращало его в бойца. Теперь напротив стоял обычный человек, испуганный, растерянный, лишённый опоры, плана и какого-либо будущего.
Он молча смотрел на тело товарища, извивающегося в грязи, на красную вязкую массу, которая заменила собой лицо. Из ослабевших пальцев медленно выскользнул посох, плечи затряслись от нарастающей волны отчаяния, вместо того, чтобы броситься прочь, он вдруг сделал шаг вперёд — с яростью, глупой и бессмысленной, с диким воплем загнанного в угол зверька, забыв всё, чему успел научиться за прошедшие сутки.
Мрак даже не шелохнулся навстречу.
Его посох встретил удар, сухо щёлкнув древком по древку и легко скользнув в сторону, будто парируя выпад ребёнка. Второго удара противник нанести уже не успел, в тот же миг оружие ушло в плавный, выверенный замах, прочертив в воздухе линию точную, заточкой ножа. Ещё до того, как парень завершил шаг, удар уже летел ему навстречу.
Деревянное древко прошло по дуге и врезалось с глухим, неприятным стуком в висок, издав тот характерный звук, после которого тела не держатся на ногах и падают вниз, уже без сознания.
Кровь из рассечённого виска быстро растекалась по арене, впитываясь в пыль, заполняя старые трещины и отметины чужих смертей, и вскоре вокруг его головы образовался ровный алый круг, похожий на аккуратно прорисованную мишень.
Жив ли ещё? Победитель не стал проверять.
Толпа взревела — сначала от шока, затем крик сменился восторгом, а после — и вовсе перерос в дикое, пьяное безумие, с визгами, топотом и ударами кулаков по перилам. Сотни глоток орали чужую кличку, выкрикивая: «Бритый! Бритый! Бритый!» — прозвище разносилось эхом по трибунам, отдаваясь гудением в груди каждого зрителя. Деньги быстро меняли руки, а воздух наполнился азартом, горячим дыханием и криками.
Внизу, под тусклым светом прожекторов, в самом сердце арены, стоял он — молча, опустив посох и глядя прямо перед собой, без злобы, торжества или облегчения, лишь тяжесть, накопленная за годы и ставшая почти невыносимой.
Демон молчал. Человек, скрытый за маской убийцы, тоже был нем. Осталась только пустая, окровавленная арена, плотный слой пыли, пропитанной кровью, и две неподвижные фигуры, одна из которых была мертва, а другая, возможно, тоже уже перестала дышать.
Танец завершился, ритуал вновь исполнен до конца, Мрак выжил, хотя и забыл, для чего.
Вечер подкрался незаметно, опустился рычаг, выключил день, и солнце за пределами арены быстро исчезло за ржавыми стенами, оставив после себя лишь тусклое, усталое свечение прожекторов, которые больше не могли согреть или оживить пространство.
Яма постепенно стихла — зрители уже расходились, голоса затихли, и только кровь, пролившаяся на плитку, медленно подсыхала, темнела и становилась частью этого мрачного, неподвижного фона.
Мрак сидел у стены, неподвижный и молчаливый, на границе между сном и реальностью, погружённый в мутную полудрёму, в которой не было ни полноценного отдыха. Посох, с которым вышел на бой, теперь лежал рядом на земле, утратив свою ценность и смысл, превратившись из оружия в кусок лёгкого дерева, бесполезного и мёртвого.
Мысли возвращались одна за другой, словно тяжёлые волны, которые старался подавить, заглушить тренировками, дыханием, ритмичными ударами. Теперь, когда бой закончился, они накатывали с новой, неотвратимой силой, выталкивая сознание на поверхность, заставляя задавать самому себе вопросы, от которых не получалось уйти или спрятаться.
Зачем всё это было?
Вместо вендетты, на которую он шёл, вышла бойня на арене, а вместо Ворона, которого так отчаянно желал увидеть напротив, оказались двое молодых парней. Одного убил, второму, возможно, оставил пожизненные увечья — и ради чего? Внутри всё тяжелее ощущалась пустота, не от физической усталости или ран, а от самой бессмысленности происходящего, отсутствия ясного ответа на простой вопрос: это и есть путь мести?
Он шёл за Вороном, хотел встретиться лицом к лицу, хотел справедливости, чтобы тот вспомнил, заплатил, ощутил свою вину и страх — а вместо этого его руки теперь были в крови совсем других людей.
Ирония ситуации ударила в голову ударом молота. И ведь повезло ещё, пронеслось в мыслях с горькой усмешкой: те, наверху, точно осматривали татуировки, изучали кожу в поисках меток и знаков, но рассыпались в догадках, не поняли и не связали с прошлым.
Илья…
Эта мысль ударила внезапно и сильно — так, что стало трудно дышать. Он бросил его. Опять бросил. Оставил пацана одного в грязном городе, полном лжи, хищников и убийц. Ради чего? Что скажет Анессе?
Мрак не знал ответов, и это разрывало на части сильнее всего остального.
Медленно опустил голову на колени, крепко сжал кулаки, закрыл глаза и дал тишине заполнить пространство вокруг — усталому безмолвию, в котором смолкли слова и гасли планы, была лишь бесконечная, пульсирующая усталость.
Минуло ещё два дня, и время перестало ощущаться тягучим, оно просто текло сквозь пальцы — монотонно, отсчитываясь ударами сердца, выдохами и повторяющимися движениями. У арены был собственный календарь без часов и дат, измерявшийся только кровью, схватками и тишиной, наступавшей после них.
Первые тренировки он ещё по привычке отрабатывал короткие удары, резкие выпады и точные движения клинка, но скоро понял, оружие здесь выдают не для удобства бойцов, а на потеху толпе. А зрители всегда жаждали нового — чего-то грубого, тяжёлого, того, что ломает кости, рвёт плоть и выбивает зубы.
Теперь работал с дубинами. Подбирал палки с тяжёлым концом, проверял баланс в руке, ловил отклик дерева, когда оно сталкивалось с мишенью. Часами стоял возле деревянных столбов, бил, отрабатывал удары, снова и снова, пока пальцы не начинало саднить от напряжения, а мышцы плеч горели от усталости — и это было правильно, это означало, что он живёт.
Странного караванщика стали избегать, да и сам он не стремился завести разговор. Шестеро парней, которым однажды дал надежду, исчезли без следа — тихо, незаметно. Никто из них не вернулся обратно в загон