С каждым новым днём тело всё отчётливее возвращалось в былую форму: суставы вновь двигались свободно и плавно, дыхание оставалось ровным, а движения — резкими, уверенными, такими, как в старые времена, когда каждое утро начиналось с проверки каравана, а вечер заканчивался ниткой и иглой, зашивающими очередную рану.
Вместе с телом возвращалось нечто другое — незаметное со стороны, куда более важное: внутренний контроль. Шаг за шагом, слой за слоем, Мрак вытягивал себя обратно, собирая по крупицам того человека, каким был когда-то.
Зверь притих рядом — задумчиво и внимательно глядя из темноты, наконец осознал, в какое дерьмо они оба угодили. Теперь он молчал, позволяя человеку погрузиться в медитацию. И если бы у демона на самом деле была живая морда, сейчас она выглядела бы обескураженно.
И вместе с этим изменилась сама жажда. Та, ради которой сюда пришёл — жажда мести. Не исчезла полностью, просто отступила, стала тусклее, спокойнее, превратившись из пожара внутри в тихое напоминание на задворках памяти.
Мрак по-прежнему ясно помнил брата, Ворона, песок, смешанный с кровью, но всё это больше не жгло душу огнём. Лишь тихо зудело, как шрам от старой раны, напоминая о жизни, которая давно осталась позади.
Он сидел у стены, медленно вытирая грязь с очередного куска металла, когда почувствовал, зарождение нового чувства. Это была возможность самому выбирать, кем станет. И, может быть, впервые за долгое время он мог перестать быть чужаком в этом мире.
“И правда новая жизнь?” — проскользнула мысль, тихая и острая. Следом тут же ударила другая, беспощадно честная и горькая:“А не поздно ли? Может ты уже угробил её своими руками?”
Сердце сжалось от этой мысли, и он, сам не заметив как, замер, уставившись в пустоту перед собой. В голове открылось запертое окно — куда запрещал себе смотреть уже много дней. Там, в этой тёмной, забытой комнате, оказалась Анесса.
Мрак почувствовал больно и ясно: он скучал по ней. Настолько сильно, что от этого стало не по себе. Скучал по её голосу, дерзкому огню во взгляде, усмешке, которая выводила из себя и одновременно заставляла улыбаться вопреки.
Эта тоска пришла неожиданно — тихо, словно кто-то прошептал на ухо простые слова, от которых невозможно спрятаться или отвернуться. Мрак понял: он хочет увидеть её снова. Должен узнать, в порядке ли девушка и сможет ли простить за всё совершенное.И это желание вдруг стало важнее любых боёв, мыслей о новой жизни, без неё всё остальное уже не имело значения. И без Ильи.
Почти полгода с Вектором провели среди пыли, дорог, постоянного ремонта техники в полевых условиях, бессонных ночей, караванов и бесконечных разговоров о деталях и схемах, которые становились важнее еды и сна. Парень стал родным, без шуток и прекрас.
А затем — несколько месяцев втроём, когда появилась Анесса, и именно в этой странной, временами невыносимой связке между ними что-то неуловимо изменилось.
Яма всегда хвасталась шансом на свободу — пять боёв пережил, и иди себе на все четыре стороны. Звучало это почти честно, даже благородно, вот только решала исход совсем не бойцы, или даже те, кто ставил деньги, выкрикивая имена. Настоящая власть была у распорядителей — тех, кто сидел наверху, в тёмных кабинетах, с туго набитыми кошельками и пустотой вместо души.
Хочешь победу полегче — занеси наверх «котлету», и против тебя выйдут хромые, хилые, те, у кого руки трясутся, а ноги уже стоят одной ступнёй в могиле. Разберёшь их красиво и быстро, толпа довольно завоет, ставки сыграют. А хочешь славы — покажи зрелище, поймай волну, стань любимцем публики. Тогда наверху решат иначе: подарят тебе вызов, достойного соперника, чтобы ревущие глотки с трибун получили своё кровавое удовольствие.
Караванщик явно напросился на второй вариант.
Третий бой стал именно таким вызовом — на арену выкатили кого-то, кого он никогда раньше не видел в загоне. Гигант.
Огромный, перекормленный, тяжёлый, словно бронированный тягач, с шеей толщиной с бедро взрослого мужика. В нём было никак не меньше ста пятидесяти кило, и это без учёта массивного стального щита, который тот держал в руке так, будто тот весил, как кусок фанеры. Щит был чужой, явно ковка из другой мастерской, от него шёл аромат свежего оружейного масла. Подсадной? Гость, вызванный специально потешить толпу?
Мрак уже знал ответ.
Из оружия ему достался щит. Тоже стальной, поменьше, кривой, весь во вмятинах и без нормального обода или ремней для крепления. Просто кусок металла с кожаным упором — не оружие, а издёвка. Даже дубину или палку зажали, решили сделать зрелище ещё более жестоким — просто щит на щит.
Хуже расклада и представить сложно. В такой битве важна масса, напор, сила и давление — щит никогда не был оружием для быстрого боя, в отличии от ножа или копья, это укрытие, защита, тяжёлая и неповоротливая.Когда против тебя полтора центнера живой массы в полном снаряжении, можешь забыть о скорости и ритме — одно касание отправит тебя в землю, а второе — в могилу.
Сам Мрак никогда не был слабаком: сто килограмм мышц, закалённых дорогами и рейдами, выносливых и готовых к бою в любой момент. Сейчас, напротив этой бронированной туши, он ощущал себя мишенью, деревянным манекеном на тренировочной площадке, который поставили ради потехи. Шаг вперёд — огромный риск. Шаг назад — ещё хуже. Развернёшься — смерть в спину.
Щит в руке казался глупым, неудобным и непривычно тяжёлым. Караванщик перевернул его пару раз, пытаясь понять баланс, бесполезно. Края крошились, сталь была битая и измученная сотнями ударов, теперь едва ли годная даже для защиты. Монстр фыркнул от презрения, даже ему этот расклад казался издевательским.
На трибунах кто-то заорал со смехом: — Щас раздавит!
Толпа завыла в ответ, жаждала крови, хруста костей, жаждала наконец услышать, как Бритый сломается, закричит и перестанет быть таким несокрушимым и спокойным.
А гигант уже сделал шаг вперёд, и земля под сапогами отозвалась глухим, тяжёлым эхом. Ситуация была проста и очевидна — зрители хотели крови, победы грубой силы, зрелища, которое запомнится надолго.
Мрак всё ещё стоял на месте, спокойно держа щит одной рукой, другая свободно висела вдоль тела, напряжённая, готовая к любому исходу. И в голове билась лишь одна простая мысль, короткая и циничная:
“Ну и что мне с ним