Здесь жили ожидающие, не заключённые — кандидаты на бойню.
Сотни рук обустроили тренировочную площадку. Манекены из мешков с песком и старой одежды, шаткие деревянные столбы с подвешенными бутылками. Платформы, замотанные тряпьём. На земле валялись палки — обструганные, кривые, заточенные до сходства с ножами и дубинами.
Мрак время зря не терял, по привычке вставал рано, разогревал суставы, вымерял дыхание. Круги, удары, стойки. Двенадцать часов с перерывами — ритмично и без суеты, как в караванной мастерской, где нет права на слабо затянутые винты. Дерево свистело в воздухе, ноги шуршали по песчаному бетону, тень металась по стене.
Остальные смотрели. Кто-то с любопытством, кто-то ухмылялся, другие молчали, скрипя зубами от зависти. Он игнорировал взгляды и разговоры — пришёл сюда не ради их внимания.
Оставшиеся часы уходили на медитацию. Привычку из прошлого, когда внутри горело слишком сильно, чтобы просто уснуть. Садился в тень, скрестив ноги, дышал глубоко и медленно. Невольно вспоминал. Улицы, крики, вкус песка во рту, масло на пальцах. Брата. Нож. Ночные обещания. Врагов, которых приходилось прощать. Друзей, которых прощать было нельзя.
И постепенно начало происходить странное.
Демон бесился, не выносил пауз, тишины, остановок — ему нужна была кровь и ярость. Но человек медленно просыпался. Тот самый, который долгие годы прятался за грохотом моторов, командными выкриками и запахом пироцелия. Кто умел не просто выживать, а думать и выбирать.
Мысли становились яснее, удары — точнее, а движения — увереннее и глубже.
Мрак готовился не просто к очередной драке. Он готовился сделать следующий шаг. И зверь, затаившийся в тени, впервые за долгое время внимательно прислушивался.
Они стояли тесной кучей, будто тепло чужих тел могло отогнать неизбежное. Тени ползли по земле, удлиняя фигуры, стирая лица.
— Слушай… — начал один, с ожогом на щеке и потухшими от бессонницы глазами. — Ты ведь… выжил. Скажи, как продержаться дольше?
Мрак не ответил сразу, разглядывал пыльный манекен у стены. Там остался глубокий след — нож прошёл по ткани, выпустив набивку, куском разрезанной плоти.
— Не лезьте первыми, — сказал он наконец, избегая чужих глаз. — Первый шаг всегда ловушка. Кто рвётся сразу, умирает первым.
— А если на тебя сам прёт? — подал голос молодой, с надорванной губой и трясущимися коленями. — Если сразу, напролом?
— Тогда используй это, — караванщик впился взглядом в парня. — Уходишь с линии, бьёшь сбоку. По руке, по бедру. Голову забудь — её без умения не пробить и попасть сложно. Связки рвутся куда легче.
Повисла пауза.
— А если… вообще не умеешь? — тихо спросил третий. Лицо и тело мягкие, незнакомые с боями. — Просто попал сюда случайно…
Мрак медленно пожал плечами.
— Тогда просто не бойся умереть. Кто боится — всегда опаздывает. Поздно бьёт, рано дрожит. Даже если конец неизбежен — смотри противнику в глаза. Стой до конца.
Его слова осели между ними — простые, как грязь под ногтями или дырявая рубаха. Парень с дрожью в ногах выдохнул, будто ему сняли груз. Остальные молча смотрели.
Мужчина понимал — всё это бессмысленно. Один совет спасёт одного и убьёт другого, что подарит лишнюю секунду одному — лишит руки другого. В Яме всё решала случайность. Он понимал и всё равно говорил.
Пусть не выживут, но хотя бы умрут без обгаженных штанов и панического визга. Пусть выйдут на арену с видом людей, понявших, что дышат последний раз. В этом мире, в этом городе, в Яме — даже это уже победа.
— Не думайте, что вы особенные, — добавил напоследок. — Здесь таких было много. Большинство сдохли свиньями, хотите уйти иначе — деритесь как люди.
Он отвернулся и ушёл, оставив позади тишину — уже не паникующую, а внимательную, цепкую.
Сегодня Мрак экономил силы. Никаких утренних кругов у стены, ни ударов по ободранному манекену. Сидел тихо, камнем вросшим в сухой, утоптанный песок двора. Двигались лишь глаза — следили за тенями, лицами, воздухом. Демон молчал, наблюдая, за тугой пружиной ожидания.
Разминаться начал за пару часов до выхода. Медленно, проверяя суставы и связки, растягивая мышцы, вымеряя дыхание. Пальцы двигались уверенно, струнами на старой гитаре, где каждая нота звучит чисто и жёстко.
Шестеро, те, что вчера задавали вопросы, наблюдали со стороны. Сначала просто наблюдали, затем неуклюже начали повторять движения — словно дети, подсматривающие за мастером. Один неловко держал палку, другой пытался попасть по мешку, третий разминал плечи. Всё лучше, чем выходить на бой с мышцами, налитыми тяжестью, и кровью, застывшей в венах от ожидания смерти.
Мысли, которых избегал все эти дни, вернулись незаметно, настойчиво. Не в момент слабости — в момент тишины. Человек и зверь готовились по-разному: один проверял, как точит лезвия ярость, другой вспоминал, зачем вообще стоит выживать.
Вектор. Парень, чьи руки знали технику, а глаза — наивность. Мрак вспомнил, как тот копался в подвеске, спорил о деталях, предлагал идеи, будто дело шло не в пропылённом Вулканисе, а где-то в чистом мире. Первый укол совести пробрал ночью остро и внезапно. Сейчас пришёл второй.
Что вообще он творил? Ради чего пошёл во мглу, туда, откуда никто не вернётся за ним следом? Ради старой, выцветшей вендетты, от которой осталась только пыль на сапогах и шрамы на душе? Вернулся за Вороном, и что получил взамен? Кровь Ямы, боль, а впереди — вполне вероятно — собственную смерть. И Вектора потащил за собой во тьму.
А если Илью уже обобрали? Уже бросили подыхать за мастерской? Будет ли в нём сила начать очередную вендетту — снова? А Анесса? Что скажет ей, если всё же выживет? Извини, сорвался? Хотел поквитаться? Надо было разобраться? Он не знал, и от этого было хуже всего.
Резкий окрик выдернул из мыслей:
— Бритый! Пошёл!
Здесь никто не знал его имени, только обритый затылок, холодные глаза, татуировки, въевшиеся в кожу, и руки, которые знали, как держать ножи. Бритый — просто и ясно. Проще забыть, если останется здесь.
Мрак медленно выдохнул, поднялся на ноги. Монстр окончательно проснулся, расправил плечи, вытянулся во весь рост. Время убивать. Или умирать.
Сегодня пыль на арене легла гуще. Тёплый ветер гулял по кругу, поднимал мелкие вихри, стирая следы шагов. Прожекторы светили ровно, по трибунам тек привычный гомон: разогретые глотки спорили о ставках, продавцы горячей дряни перекрикивали друг друга, нижний ярус нервно теребил