Климов, забыв про утренний нагоняй, рассказывал весело, в лицах, поэтому рассмешил всех до слез. Расхохотался даже Смородкин, решивший было после разговора с начальством окончательно и бесповоротно покинуть ряды доблестной милиции. Но все сразу притихли, когда Климов поставил дипломат на колени, раскрыл и выбросил на стол пачку фотографий — Татьяна под руку с Гришей Блонским и он, Климов, с Тойотой. Да в таких позах! И в обнимку, и пиво пьют, и закусывают, и друг друга по плечам хлопают, будто сто лет не виделись! А на последней фотографии еще и надпись, коротенькая, незатейливая, но если вдуматься… «Косте Климову на память о нашей встрече в Дагомысе. 2.9.1997 г.» И размашистая подпись — «Тойота».
— Костя, да ты ж, блядь, в люди выбился! — выкатив от восторга глаза, заорал Смородкин. — Да мы ж теперь им кузькину мать покажем!
— Кому «им»? — спросил Родин.
— Всем! — Смородкин вдруг посерьезнел. — Костя, я парочку возьму… Вот эту, где ты с ним пиво пьешь, и с надписью… Хорошо?
— А что ты с ними будешь делать?
— Вот эту, с надписью, я покажу старому пердуну генералу Панкратову, который нам сегодня лекцию читал о долге и бдительности, и при этом скажу так: «Дорогой Василий Федорович, мы фамилию Слепнева специально в конспирации держали и держим, а вы всю нашу с Климовым работу — псу под хвост! Да разве так можно? Кто на нас стукнул?» Вот здесь он, старая калоша, и расколется! — Смородкин, торжествуя скорую победу, огладил себя ладонью по груди. — А вот этот снимочек, где Костя, значит, пиво со своим другом пьет, я покажу Можейко, при этом выпью с ним грамм по сто пятьдесят и на всю прокуратуру начну рыдать: «Витенька, како-ого друга мы с тобой потеряли?.. Витенька, а нас не посадют, ведь мы с ним дружили?»
Здесь уже не выдержал и Скоков. Задыхаясь, прошамкал:
— Смородкин, прекрати! Меня сейчас инфаркт треснет!
— Сто грамм, и я молчу.
— Саша, налей ему, он все равно сегодня напьется.
Родин встал, но Смородкин жестом остановил его.
— Я сам знаю, где что лежит. — Он обогнул стол и направился в соседнюю комнату. Но вдруг притормозил и, указав пальцем на портрет лоха, который презентовал Климову Ягунин, резко спросил: — А это что за тип?
— А это тот самый лох, который обул трех гонщиков в аэропорту Внуково, — спокойно ответил Климов, пытаясь спрятать за этим спокойствием охватившее его волнение — найдут ли ребята сходство человека, изображенного на листе ватманской бумаги с убиенным Слепневым?
Зорче всех глаз оказался у Яши Колберга. Он молча взял из-под руки Скокова ключи, открыл сейф, вытащил дело Ракитиной и, найдя фотографию убитого Слепнева, поставил ее рядом с портретом лоха — решайте, мол, думайте.
— Два сапога — пара! — Смородкин медленно развернулся, и его ошалевший взгляд встретился со взглядом Красина. — Виктор Андреевич, а ты прав: кто-то очень умный решил познакомить нас с нечистой силой… Ведь что мы теперь имеем? Если у меня мозги еще на месте, а я думаю, что они у меня на месте, то мы имеем два покойника в одном лице… Один — неизвестный актер, а второй, значит, — лох. И кого мы будем ловить?
— Обоих, — улыбнулся Красин. — Костя, какого числа убили Слепнева?
— Девятого.
— А гонщиков когда обули? Во Внукове?
— Я понял. — Губы Климова расползлись в извинительной улыбке. — Запамятовал. А может, мне Ягунин об этом и не говорил.
— Если лох раздел гонщиков до девятого, то можно предположить, что он и убитый в квартире Ракитиной — одно и то же лицо. За это говорит и мотив убийства, вернее, формулировка твоего информатора: парень в течение года обувал всех подряд, и его решили убрать с пробега. — Красин задумчиво пожевал губами. — Но если спектакль во Внукове свершился после девятого… тогда извините… гоголевщиной пахнет!
— Хватит гадать на кофейной гуще. — Скоков посмотрел на часы и, резко отодвинув кресло, встал, прошелся по кабинету. В его движениях появилась мягкая кошачья резкость. — Через час похороны Блонского-старшего. Там соберутся почти все интересующие нас лица — Гриша Блонский, его жена Маша Ракитина, заслуженный артист Советского Союза Скалон, адвокат Спицын и, может быть, сам Тойота… Я постараюсь там кое-что раскопать… — С этими словами он взял из рук Смород-кина портрет лоха и спрятал в свой дипломат. — Яша поедет со мной, отпевание, похороны и поминки в Пушкино, такова воля покойного, поэтому машину заправь под завязку.
— Есть! — Яша мгновенно вылетел из кабинета.
Скоков повернулся к Смородкину.
— Ты выпил?
— Забыл, Семен Тимофеевич. Лох карты спутал.
— Выпей и дуй к своему Панкратову. И сделай ему клизму из каустика. Когда он усрется, скажи, что вы с Климовым на днях будете брать очень крутого парня, киллера, который угрохал Слепнева и старика Блонского, и что тебе для этого дела нужны шесть толковых омоновцев. Понял?
— Семен Тимофеевич, ваша воля — Божья воля!
— Пей и сматывайся! — Скоков ткнул указательным пальцем в грудь Волынского. — Борис, езжай на стрельбище МВД, пали до одурения, но форму восстанови — тебе придется брать этого киллера… А так как он мне нужен живой, то стрелять придется по-македонски, качая маятник. Понял?
— Так точно!
— Свободен.
Проводив взглядом Волынского, Скоков присел рядом с Красиным, положил ему на плечо руку и с плотоядной улыбочкой проворковал:
— А тебе, Виктор Андреевич, придется еще раз встретиться с госпожой Басмановой. Не против?
— Что я должен выяснить?
— А вот что… Завтра или послезавтра в их банк должна поступить крупная сумма денег… Костя, какую цифру тебе назвал информатор? — Скоков повел взглядом и, не обнаружив в кабинете Климова, несказанно удивился. — Где этот паршивец? — спросил он Родина.
— По вашему распоряжению приканчивают на кухне со Смо-родкиным бутылку Смирновской.
— Сволочи! — выругался Скоков. — Климов!
— Я слышу, — ответил из-за перегородки Климов. — Сорок шесть лимонов.
— Деньги нужно пометить, а товарища, который их принесет, «сфотографировать». Я правильно вас понял? — спросил Красин.
— Ты умница, Виктор Андреевич!
— А мне что прикажете делать? — спросил Родин, когда за Красиным захлопнулась дверь.
— Тебе, друг мой, придется командовать парадом — сидеть в офисе, отвечать на звонки, кого надо привечать или… посылать к чертовой матери.
— Я к этому не привык.