– Кто во главе? – контрольный вопрос, вдруг все еще не так плохо.
– Священник, Георгий Гапон, – ответил Борис и отломал ветку отмахиваться от насекомых.
Приехали, оно.
Я присел на поваленный ствол и выслушал нервный рассказ Бориса. По всему выходило, что «освобожденцы» после парижской конференции решили «валить самодержавие», но самим действовать было страшно, и они настропалили Гапона немножко потаскать каштаны из огня. Первая встреча с попом прошла еще в апреле, были заместитель председателя «Союза освобождения» Анненский, экономист Прокопович и его жена Кускова, чье имя нельзя было упоминать при Плеханове, они-то и предложили Гапону устроить шествие с петицией. Не знаю, кто там из них такой умный, но на честолюбии и мессианстве Гапона они сыграли очень правильно. Сами-то на банкетах заявления принимают, в газетки пописывают, а под выстрелы пусть другие идут – очень в либеральном стиле, нечего сказать. Да и я тоже хорош, забросил все, кроме конференции, и еще радовался, что в Питере при нашей помощи зубатовский профсоюз разрастается и выходит из-под контроля охранки.
– Текст петиции известен? – спросил я для порядка, слабо надеясь, что в нем только умеренные требования.
– Есть несколько вариантов, отличаются мало, в основе платформа Большева, с различными христианскими дополнениями, плюс идея единства царя с народом.
– Основные пункты?
– Выборная демократия, профсоюзы, – начал мрачно перечислять Савинков, – политические свободы, отмена выкупных платежей, отделение церкви от государства, замена всех косвенных налогов прямым подоходным налогом с прогрессивной шкалой…
Мать, мать, мать… В петиции практически все наши цели, но, блин, надо же понимать, где, когда и с кем! Одно только требование прогрессивного налога способно привести власть в исступление, а уж в комплекте со всем остальным… Идти с этой петицией к царю – все равно что уговаривать его вот прям щаз утопиться на глазах всего народа, а мы ему за это, так и быть, спасибо скажем.
Внезапно я поймал себя на мысли, что еще полгода назад я бы пришел в такой ситуации в ярость, а тут относительно спокоен…
– Мы через наших людей в Собрании можем как-то остановить или перенаправить это движение?
– Пробовали, почти вся организация держится на нескольких активистах, вроде семьи Карелиных, к ним подход есть, но рабочие слушают только Гапона, – отрицательно покачал головой Борис.
– Черт, мы же считали, что у нас полное влияние на зубатовские профсоюзы!
– Так и есть, но тут проблема в лидере, – Савинков сощурился на просвет среди деревьев, махая веткой и разгоняя комаров. – Исключительно сильная личность, хороший оратор, умеет зажигать толпу, даже манипулятор. И, похоже, сам верит в свою исключительность и заражает этой верой других.
– Есть возможность как-то повлиять на него? – Вот кто, кто мне виноват, что я этот зубатовский контакт за целый год не реализовал?
– Ну поэтому я и здесь, – взглянул мне прямо в глаза Боря. – Он не желает ни с кем разговаривать, кроме Большева.
Опаньки.
– Та-ак, и когда у нас встреча? – будь я проклят, если не использую хоть малейший шанс отговорить его.
– Через два дня, в Терийоках. Обеспечивают финские товарищи и ребята Никитича.
– Хорошо, – я поднялся со ствола и повернул в сторону дачи. – Но за это вы мне кое-что должны.
– И что именно? – с удивлением спросил Савинков. Раньше за мной такой меркантильности не водилось.
– Видите ли, Крамер, моя жена до сих пор не в курсе моего конспиративного альтер эго, она считает, что я просто ваш курьер.
– Смешно, право слово.
– Вот мне и нужно, чтобы вы представили меня, скажем, членом московского комитета.
– Ну, это самое простое, – усмехнулся визави, и мы двинулись к даче.
* * *
Наташа выгнулась, сжала меня бедрами, с легким всхлипом покачнулась, опираясь на наши руки со сплетенными пальцами, и медленно опустилась мне на грудь. Я высвободился и гладил ее по распущенным волосам и спине, целуя в макушку и сам возвращаясь с седьмого неба.
Через несколько минут мы отдышались, и Наташа, продолжая сидеть на мне верхом, снова поднялась и обличающе уставила на меня палец.
– Значит, Сосед? Член Московского комитета? – веселые бесенята прыгали в ее глазах.
– Он самый. А ты, значит, Зайчик? Ну что же, будем знакомы, товарищ Зайчик, – я попытался притянуть ее к себе и поцеловать, но Наташа уперлась.
– А еще какие тайны у тебя от меня есть, кроме конспиративных?
Я пожал плечами, насколько это было возможно в моем положении. Ага, так я все и выложил. Может быть, как-нибудь… потом… или вообще никогда.
– Послушай, есть вещи, которые я у тебя не спрашиваю. И есть вещи, которые я тебе не расскажу, пока не придет время. Вот что-нибудь другое – пожалуйста.
– Другое? Хм… Что такое зеленка?
– Какая еще зеленка? – Вот умеют женщины делать внезапные повороты в разговоре!
– Которую ты требовал подготовить перед шквалом.
Вот же въедливая какая, пожалуй, на медицинские темы дома лучше не разговаривать, ляпну еще чего-нибудь – допросов не оберешься. Но про зеленку, конечно, надо рассказать, лучший же друг моего детства, наравне с мазью Вишневского, без нее покорение велосипеда, заборов и деревьев в округе могло иметь гораздо более печальные последствия.
– Раствор зеленого анилинового красителя в спирте, очень хороший антисептик.
– Какого именно красителя? – деловито спросил наш семейный медик, похоже, ее совершенно не смущало, что она сидит голышом на таком же раздетом муже.
– Он так и называется, бриллиантовый зеленый, точнее не знаю.
– И тебе про него рассказывал, разумеется, все тот же доктор Уайт в Калифорнии?
Никогда Штирлиц не был так близок к провалу.
– Нет, бомбейский брамин-йог Иоканаан Марусидзе, любимец Рабиндраната Тагора.
– Ах ты! – маленькие кулачки замолотили по моей груди.
Я перехватил ее тонкие запястья, повалил на себя и поцеловал в губы.
– Все-все-все, забьешь как мамонта! Давай спать, а то я уже еле языком ворочаю.
* * *
Деревянный вокзал Терийоки выглядел как несколько составленных вместе светлых домиков и был, так сказать, транспортным хабом для поселка, раскинувшегося на восемь верст между железной дорогой и заливом. До Питера всего сорок километров, поезда идут каждые полчаса, действуют финские законы. Неудивительно, что тут среди садов и сосен облюбовали дачи столичные интеллигенты и чиновники и что именно сюда, вплотную к главному городу империи, выдвинуло свои передовые базы подполье.
На вокзале меня встретил молчаливый молодой человек в летнем канотье с синей лентой и галстуком в мелкую голубую полоску – точно такими же, как и у меня, ответил на пароль и предложил доехать до места на извозчике.
– Далеко ехать?
– Километра три.
До назначенной встречи был еще почти час, и я