– Спасите! – раздалось откуда-то из глубины, и я, закрывая сколько можно глаза, нос и рот, двинулся туда, даже не подумав, что дорога обратно может быть отрезана пожаром.
Голос доносился из чулана при кухне: перепуганная Глафира забилась в дальний угол и несуразно голосила.
– Темно же, я лампу и зажгла, господи помилуй! Нет, не пойду, там огонь! Тут все мое имение, никуда не пойду!
Похоже, заклинило болезную, и пришлось упирающуюся кухарку вытаскивать буквально за шкирку, но время было упущено, и в коридоре уже пылало вовсю. Скорее в кухню, лишь бы там было окно!
Нам повезло, я подхватил с пола табурет и со всей дури выбил им стекло. Вот точно, что со всей дури, надо было сперва дверь закрыть – огонь, почуяв тягу, взвился еще сильнее, Глафира опять заблажила, но заткнулась, получив затрещину. Я табуретом вышибал остатки стекла и рамы и звал Антипа. Как только он появился, сгреб Глашу, вышвырнул ее наружу и сам перевалился через подоконник.
Сзади в доме что-то обрушилось, а спереди на меня медленно падало дерево.
Лето 1904
Шишка получилась что надо, холодные примочки ее не брали, несмотря на все старания Наташи, так что видок был явно не для светского раута – ободранная ветками рожа, пара ожогов на руках и в довершение всего меня скрючило буквой зю от прострела. Спину я потянул, когда выкидывал Глафиру в окно, и это еще легко отделался. В городе было несколько десятков погибших и до трехсот пострадавших – смерч снес пару тысяч домов в восточных пригородах, а сорванные кровли даже не считали.
После оказания первой помощи, распределения оставшихся без крыши над головой дачников по уцелевшим строениям и приведения всего в относительный порядок повезли меня в Марьину Рощу, в руки Ян Цзюминя, после чего я начал передвигаться относительно ровно.
И надо сказать, в статусе больного женатого героя мне понравилось: все вокруг тебя бегают, норовят покормить с ложечки и всячески ублажают, кругом природа и благорастворение воздухов. Нет, идея с дачей была недурна, разве что надо подумать насчет безопасности домашних в мое отсутствие, а то вон, налетит опять шквал, да и на меня с ножом всего в полукилометре отсюда бросались.
Через несколько дней я пришел в норму, соседние участки более-менее восстановили, и наши «постояльцы» нас покинули. Заодно мы лишились Марты, она предпочла взять расчет, не дожидаясь большого конфликта с молодой хозяйкой. Ну, вольному – воля, немалое выходное пособие и рекомендательное письмо (хотя она уверяла, что собирается уехать в Ригу и отойти от дел) позволили нам расстаться по-семейному. Теперь я был уверен, что в доме посторонних глаз нет – Ираиду несколько раз негласно проверяли и ничего не обнаружили.
А раз посторонние нам не нужны, значит, надо пригласить кого-то из наших сторожей пожить лето на даче, с чем я и отписал Савинкову. И с конспиративными делами помощь будет, и с безопасностью.
На третий день после письма в калитку постучали, открыла Ираида и провела человека сразу к Наташе, я же сидел и ковырялся с очередными расчетами, пока меня не позвала жена.
– Пришел товарищ от Крамера, будет у нас жить под видом работника, – сообщила мне Наташа. – Сейчас на кухне сидит, сходи, познакомься.
Да не вопрос, но вообще Борис тот еще мастер подкузьмить – отправил человека с паролем не ко мне, а к Наташе, которая до сих пор не в курсе моей истинной роли в организации.
На кухне, спиной к двери, сидел «работник», а вокруг хлопотала Ираида, подливая чай. Ручища, в которой потерялся стакан, была прямо как у Федорова.
Впрочем, все остальное тоже было как у Федорова.
– Ваня!
– Инженер!
– А вы разве знаете друг друга? – удивилась Наташа.
– Да уж лет шесть или семь, с забастовки на кирпичном, – сообщил слесарь.
– Ладно, пойдемте во двор, покажу, что где, – позвал я их наружу.
Буря повалила десятки деревьев, листья на упавших дубах и березах за прошедшие дни подвялились, и все вокруг пропиталось запахом банных веников, не будь богородские мужики заняты починкой и восстановлением после смерча, давно бы срезали все ветки и повесили сушиться на чердаки.
У дальнего сарая на участке я остановился и повернулся к шедшим за мной.
– Значит, так, товарищи. Никакой нелегальщины в доме не держать и не приносить. Здесь все должно быть чисто.
Иван согласно кивнул, а Наташа скептически подняла бровь, дескать, мы еще посмотрим, ишь, раскомандовался! М-да, надо будет как-то обозначить позиции.
* * *
Стачки последние полгода шли как по расписанию – то здесь то там поднимались рабочие одного, двух, а то и пяти-семи заводов, несколько раз вставали целые города, как Баку или Лодзь. Вот и в Петербурге из-за увольнения нескольких членов зубатовского профсоюза забастовали путиловцы – солидно, обстоятельно, с комитетом, кассой взаимопомощи и всеми штучками, прижившимися с нашей легкой руки. Посланцы в дирекцию изложили просьбу восстановить уволенных на работе и получили от директора отлуп, после чего остановился весь завод. После второго отказа к забастовке присоединились два соседних завода, а в требованиях рабочих появились восьмичасовой рабочий день, отмена сверхурочных, установление нижней границы оплаты и создание согласительной комиссии. Хозяева и управляющие уперлись и через два дня бастовало уже пятнадцать заводов, а Собрание русских фабрично-заводских рабочих раскручивало ситуацию все больше и больше.
Наши из Питера сообщали, что все развивается в нужном русле, идет под контролем, и я был спокоен, до тех пор пока не появился Савинков.
Я вышел к калитке на окрик и поначалу его даже не узнал – он отрастил бороду, носил пиджак поверх косоворотки, сапоги и картуз и выглядел как строительный десятник, которых нынче в Сокольниках и Богородском было пруд пруди, работы после смерча хватит до осени точно.
– Что стряслось? – спросил я, как только мы отошли от участка подальше в рощу. Понятное дело, что явиться вот так вот, без вызова на встречу, да еще не на явку, можно только в экстренном случае.
– В Питере плохо, Собрание получило третий отказ. Почуяли, что проигрывают экономическую забастовку, а с ней и влияние на рабочих и потому решили готовить политическую петицию и шествие к царю.
Бога душу мать, неужели Кровавое воскресенье? Я-то ожидал чего-то подобного, но в подсознании сидела дата 9 января, а тут посреди лета… Да и наше влияние на зубатовские общества было явно сильнее, чем в реале, вот и прощелкал…