Монстра нигде не было, только разлетались во все стороны крохотные белые искры, больше похожие на хлопья блестящего в свете фонарей снегопада. Они витками летели вверх и таяли.
Норма, Диана и Лес медленно приблизились к Илаю и обняли его со всех сторон. Щекой Янтарь ощутил чью-то горячую слезу, но не разобрал, чью именно. Он чувствовал себя слишком невесомым, чтобы о таком задумываться.
К тому же он, казалось, слегка оглох – звуки доносились до него как через перину и тонули в назойливом перезвоне. Оставалось надеяться, что это временно.
Илай отстраненно наблюдал, как поднимаются с камней потрепанные неравной битвой аколиты, как заворачивают в какой-то плащ многострадального Иммануила; как Норма прячет в карман мундира безнадежно разбитые окуляры Дианы, поддерживая заметно побледневшую сестру под локоть – та даже не могла стоять ровно, а голова моталась на шее, как у тряпичной куклы.
Неровным строем они вернулись в Мухонку. Геммам уже было плевать на разрытые могилы, на непогребенные тела – им хотелось только спать.
А до настоящего рассвета еще часы и часы.
– Сожалею, но это неизбежно. Для его же безопасности.
– Понимаю, Октав, – вздохнула Настасья Фетисовна, складывая все же руки на груди в несогласном жесте. – Вы в своем правовом поле.
Турмалин сдержанно кивнул. Картину непоколебимого достоинства несколько портили щеки, все еще смутно красные от душевных оплеух Лестера. Норма пообещала себе сохранить этот образ в памяти, когда новоявленный агент Инквизиции снова возьмется ее изводить. Это и словечки вроде «когнитивная слабость».
Илай о чем-то переговаривался с аколитами, которые помогали накладывать компресс на лоб Дианы. Той так и не стало лучше, но причиной была вовсе не ссадина от удара о камень, а разбитые вдребезги окуляры – так младшая лишилась последней защиты от обостренного восприятия, и весь мир словно набросился на нее, терзая образами, запахами, звуками каждый ее нерв. Сестренка глухо стонала. Глаза ей завязали черной плотной тканью от униформы кого-то из капурнов, чтобы она не измучилась до смерти.
Норма вцепилась себе ногтями в локти, чтобы унять дрожь. Сейчас они закончат последнее дело и помчатся в столицу – Диане смогут помочь только там.
Октав тем временем приблизился к ссутуленному Иммануилу и склонился над ним. В его глазнице снова мерцал артефактный монокль. На этот раз не в устрашение, а по делу.
– Посмотрите на меня, Иммануил, – велел Октав звучно.
– Нет, я не хочу, – прохныкал тот. – Я потерял все, оставьте мне хоть их…
Октав пожал плечами:
– Мне не нужно ваше на то дозволение, я облечен правом от лица самой Церкви. Но вы спасли нам жизни, и потому я поясню: так вам будет только лучше. В противном случае вас подвергнут суду, и недолгий остаток своей жизни вы проведете во тьме каменного мешка, погруженный в сожаления, пока казнь не избавит вас и от них.
В длинном доме было жарко натоплено, но по спине и щекам Нормы пробежали колкие мурашки.
Девушки из аколитов зябко прижались к своей наставнице, ища утешения и защиты. А Лазурит расправила плечи – это только начало их службы как геммов, она должна быть сильной, готовой столкнуться и не с таким. Пора повзрослеть.
Аструм мелко покивал головой:
– Что ж, пожалуй, вы правы, молодой человек. В конце концов, мои расчеты оказались верны. Я обрел силу, великую силу… Но ее предназначение оказалось не в том, чтобы тешить мое самолюбие. Так давайте же избавимся от этого.
И обреченный встал напротив Турмалина.
Монокль засиял, отражаясь лиловым в бледных радужках мистерика. Через несколько мгновений воздух вокруг задрожал, и в пространстве высветились движущиеся картины; их было много, и каждая показывала свой отрывок жизни маячника Иммануила. Вот он сидит над своим манускриптом, выписывая столбцы цифр и звездочетских символов. Вот он отмечает точку на карте Паустаклавы, вот собирается в путь. Вот он сбрасывает с себя одежду, чтобы побежать босиком навстречу судьбе, принимает невиданную прежде силу, взмывает в небо, танцует как безумный, смеется, плачет, теряет надежду, обращается чистым светом и – ударяет им Владыку Гнева, а тот рассыпается мириадами гаснущих искр, будто этого ужаса никогда и не было.
Взмахом руки Октав сметает эти образы вместе, один к одному, словно страницы ожившей книги. Другим пассом сжимает их в щепоть и переносит на поверхность своего монокля. В следующий миг от артефакта отслаивается тончайший лепесток стекла, покрытый вязью, похожей на морозный узор, – вот и все воспоминания мистерика о его великом приключении.
– Дефрагментация памяти окончена, – тускло объявил Октав и спрятал свое оружие в футляр, что хранил на груди. – Материалы следствия будут переданы в архив Инквизиции. Напоминаю, что все произошедшее не подлежит разглашению. – он посмотрел в сторону аколитов. – И даю слово, что преследования не будет, – добавил, обращаясь теперь уже к Настасье Фетисовне. Та скупо кивнула.
– А что случилось? – захлопал глазами отмерший Иммануил. – Что-то ведь… произошло? Я… в чем-то опять ошибся?
Тут капурна вышла вперед и деликатно взяла аструма за локоть:
– Ни в коем случае, уважаемый Иммануил. Ваши исследования кажутся нашему ордену крайне полезными, а потому я приглашаю вас посетить мою академию. Вы же не откажете даме в такой просьбе. – неожиданно для всех она взмахнула ресницами.
Желание о чем-либо спрашивать у мистерика явно пропало. А Норма могла выдохнуть с облегчением – теперь чудо-ученый оказался в надежных руках, которые не позволят ему творить что-то опасное.
Сборы в обратный путь проходили бестолково. Аколиты пожимали геммам руки, хлопали по плечам, обещали снова свидеться. Даже ранее обиженная лапаньем девица больше не держала зла.
Диану было решено везти в карете Октава, чтобы ее меньше трясло.
На прощанье Норма выпросила у Аукс-Еловской адрес ее академии. «На случай, если понадобится что-то спросить», – промямлила она. Капурна не отказала в такой малости и написала Норме в рабочий блокнот: «Академия Лейцфершт, город Вьерстап».
Илаю же она сказала напоследок что-то, отчего он вдруг посерел лицом и отшатнулся. И даже позднее, когда Норма напрямую спросила его о тех словах, отказался отвечать. Кажется, темный секрет появился и у него.
Дети же мои не спутники мои, ибо пребудут
они не лишь теперь, но и потом, как плоть истлеет моя.
Вольны сами они благо творить по разумению своему.
И называй их Рыцарями Очами Сияющими.
Наставления Диаманта
Дело № 3:
Из грязи II
В городе Диане стало только хуже. К тому моменту, как ее привезли в управление и внесли в девичью комнату, она не приходила в себя уже несколько часов. Каких-то особых лекарств у нее не было, и никто не знал, что делать.
Хотя такое уже бывало несколько лет назад, когда все они жили в монастыре, но тогда рядом были сведущие люди. Идея отвезти Диану к ним пришла слишком поздно, и теперь, глядя на сестру, они боялись что-либо предпринимать, чтобы не усугубить ее состояние.
Октав никак не прокомментировал их совместную дорогу в его карете, но коротко бросил, что известит кого нужно по своим каналам. И теперь геммам оставалось только ждать.
Ночь прошла тяжелее дня – Диана, не просыпаясь, поднималась в постели, раскидывала руки в стороны, словно сжимая что-то в пальцах, и кричала. Остальные дежурили рядом с ней по очереди.
Лес взял из кубышки свою часть жалования и куда-то ушел. Вернулся он через час, нагруженный кульками с едой. И не просто едой, а любимыми блюдами Дианы из «Поющего осла» – пирожками с семгой, миндальными пирожными и многим другим. Распотрошив последний сверток, он, стоя на коленях у постели, выложил яства на одеяло, видимо надеясь, что любимые запахи ее взбодрят, но тщетно. Лес был сам не свой – почти все время