Со спины одного из этих чудовищ к нам в Чебуратор перелез ветеринар Петрович. Он едет в тундру с научной целью – кропить оленей экспериментальной водичкой, которую все оводы должны бояться как черт ладана. Из-за ранних заморозков и оводы, и комары давно пропали, но это отважного ученого нимало не смущает. Напротив – теперь он сможет с полным правом отчитаться, что на оленей после опрыскивания до следующего лета не село ни единого насекомого.
– Был у меня как-то начальник, – рассказывает он. – Пьяница редкий. Пришел однажды навеселе, бухнулся на топчан
и захрапел. Просыпается среди ночи. «Петрович! – кричит. – Сизим грамм!» По коми это «семь грамм». Кружку беленькой, значит, требует. А я вижу: он уже лыка не вяжет, да и водки жалко. Налил ему воды. Тот выпил, крякнул, занюхал и снова заснул. Через полчаса – опять: «Сизим грамм!» И так раз десять. Утром глаза продрал – «Странно, Петрович. Так много выпил, а голова не болит!»
7
Следом за Петровичем в наш вездеход погрузили двух министров. Первый, поразительно похожий на небритого Путина, одобрительно похлопал меня по плечу и тут же провозгласил:
– Журналиста я беру с собой. Это официально!
А второй, в гуцульской барашковой шапке, на ближайшем привале поведал:
– В середине восьмидесятых в республике были перебои со всеми товарами. Даже с наручниками. Спрос растет, предложение падает, милиционеры жалуются. Что делать? Взяли мы вертолет и полетели по сталинским лагерям. Приземляемся в самом крупном. Вышки уже обвалились, конечно, а здание администрации еще стоит. Зашли мы, а там – пара ящиков наручников. Промасленные, целехонькие. До сих пор ими, наверное, пользуются.
И вновь – переправа через Кару. Завидев на косогоре возле трех аккуратных чумов девушку, заслонившуюся рукой от солнца, министр-Путин хлопнул по спине нашего проводника – молодого коми и заговорщически подмигнул:
– Ай, видная девчонка Лиза! Повезло тебе, парень. Достойно выбрал. Да не красней ты. Мы в министерстве все знаем. Работа у нас такая.
Юноша удивленно посмотрел на него и сказал:
– Вообще-то она моя сестра.
Вездеход остановился у ненецкого стойбища, незаконно расположившегося на землях, арендованных хозяйством коми. Женщины в платочках с детьми на руках, суровые оленеводы с кинжалами на поясе. О разделе тундры на участки для аренды они и не слышали, а если слышали, то не придали значения. «Деды здесь каслали без всяких бумажек, – думали, должно быть, они. – И внуки наши тоже без них каслать будут».
Мы стояли друг напротив друга. Ни дать ни взять – встреча ковбоев и индейцев. Министр-Путин поднял руку и торжественно изрек что-то вроде: «Я пришел к вам с миром!»
Поначалу ненцы упорно делали вид, что не понимают нас, однако слова «компенсация» и «выплаты» чудотворно возродили в их памяти русский язык. Но на лицах все равно читалась ухмылка: «Ладно говоришь, белый человек. Понять бы, как ты хочешь нас кинуть на этот раз…»
Когда мы ехали обратно, барашковый министр рассказал другую историю. Казалось, их запас у него совершенно неистощим:
– Однажды привезли нас, молодых юристов, к графу Мирскому. Тот еще с довоенных времен в психушке жил. Содержал ее на собственные деньги, а сам всегда ходил с сумкой и крошки хлеба в нее собирал, приговаривая: «Вы, юноши, не знаете, что такое голод…» Старый уже был совсем. Когда-то богатейшей землей в Бессарабии владел. Даже немцы к нему с уважением относились. Как узнал, что мы юристы, обрадовался. Заговорил с нами на латыни. Мы не понимаем. Огорчился старик: «Я и забыл, что сейчас вас такому не учат». Три образования у него было – философское, юридическое и медицинское. Сложнейшие операции когда-то делал. К нему до конца жизни каждую неделю «Москвич»-пикап приезжал, под завязку набитый зарубежными журналами. Граф их единственный во всей Украине выписывал, к нему даже из Академии наук обращались, чтобы дал почитать. Бог знает, почему он решил жить в психушке. Наверное, так было для него безопаснее. Когда кругом – сплошное безумство, сумасшедший дом – лучшее укрытие. Распоряжался главным врачом, будто мажордомом, и неплохо себя чувствовал!
Министры сидели, нахохлившись, словно воробьи осенью. Женю и вовсе трясло. Произошла ужасная катастрофа, хуже которой могло быть разве что утопление вездехода. Посреди тундры у всех кончились сигареты.
– Жень, – подал голос министр-Путин. – Помнишь, мы парились в баньке на Буредане?
Женя грустно кивнул, всем видом показывая, что ему не до веничков и шаек.
– Так вот, выходя из бани, я заметил на подоконнике нераспечатанную пачку сигарет.
Женины глаза, еще недавно тусклые, запылали, как две головни.
– Ну как, едем? – спросил министр.
Вместо ответа Женя уже поворачивал ключ зажигания. Экспедиция началась.
Барашковый министр балансировал на заднем сиденье и непрерывно вещал:
– Подарили мне однажды погранцы трех пингвинов. Поймали их где-то в Арктике во время патруля. А они, сволочи, жрут по сорок килограмм рыбы в день!..
Министр-Путин с трудом прятал хитрую ухмылку.
Он не курил, просто, как вскоре выяснилось, забыл в бане полотенце.
8
– Если б ты мое детство видел, сразу бы помер от ужаса!
Я через такое прошел, что и вспомнить страшно. Всех городских авторитетов знаю. Такие ребята! Сижу я недавно в чуме, мне звонок – бандюков арестовывают. Что делать? Хорошие ведь люди, никому ничего плохого не сделали, просто бандиты. Путин их пересажал из-за газа. Двадцать пять лет каждому дали. Но ты не думай, остались еще наши на воле.
Восстание скоро будет, вторая мировая. Думаешь, они просто так сидят? У них там есть все, кроме свободы. Ни за что взяли людей, а они город держали. Теперь без них хаос будет. Скажи-ка, министр, кто город будет держать? Бандюков не будет – и города не будет. Думаешь, мэр его удержит? Хрена лысого!
Оленевод сунул под нос барашковому министру огромный кукиш, затянулся и выдохнул такой фонтан дыма, что меня вымело из вездехода.
– А правда ли, что он среди бандитов вырос? – позже спросил я вездеходчика.
– Лешка-то? – рассмеялся Женя. – Я его лет с двенадцати знаю. Он всю жизнь со стойбища не вылезал.
9
Нет ничего вкуснее парного оленьего мяса, которое макаешь в теплую соленую кровь. Мы с оленеводами бодро орудовали ножами. Петрович, раздобыв где-то тесак