– Опасное это дело! Сожрет олень заразную мышь в тундре – и все, токсоплазмоз. Как раз через кровь и мясо передается. Оленеводы согласно кивали и ели. Петрович тем временем открыл чекушку и протянул мне полную стопку:
– Держи, для обеззараживания. – И пробормотал зловеще: – Ежели в такую водку пару таблеток подмешать, их в любой аптеке купить можно, человек через четыре часа помрет. Да ты залпом пей, не морщись!
10
Тундра – не место для одиночек. Семья здесь – не возможность, а необходимость. За домашние хлопоты в чуме женщины получают зарплату, и ни у кого не повернется язык сказать, что они работают меньше мужчин. Шестилетние дети ходят за водой и дровами – обрезками кривой карликовой березки, а трудолюбивые собаки и вовсе работают не покладая лап. Эти маленькие лохматые создания незаменимы при сборе оленьего стада. Во время разделки туши их зачастую сажают на короткий поводок в стороне от стойбища, где они терпеливо ждут, когда им кинут кости и плеснут крови. О том, чтобы заглянуть в чум, собаки даже не мечтают. Проголодался – жди объедки или лови мышей.
В тундре работают все. Прекратишь работать – замерзнешь, помрешь с голоду, а вдобавок и подведешь товарищей. Но во всяком правиле есть исключения. Для закона обязательного всеобщего труда это резиновый Чапа.
Чапа – белый кобель неопределенной породы, подобранный сердобольным пастухом на улице Воркуты. Его попытались научить загонять оленей или хотя бы охранять чум, но Чапа оказался неспособен ни к одному виду производительного труда. И все же он сумел устроиться лучше прочих. Чапа без зазрения совести приподнимает мордой полог чума и вползает внутрь, а когда наступает ночь, нагло залезает под тюлевую занавесь понравившегося балагана и устраивается спать рядом с людьми – блаженство, немыслимое для простого лохматого трудяги. И все благодаря единственному таланту, из-за которого он и прозван резиновым. Пока остальные собаки работают, Чапа ластится к людям, скачет на задних лапах и норовит лизнуть в лицо. Зачастую он нарывается на подзатыльник, а то и крепкий пинок кирзачом. Тогда пес упруго отскакивает, а через минуту снова бежит назад и льнет пуще прежнего. Пнет его человек десяток раз, а на одиннадцатый махнет рукой и пустит к себе. Потом и погладит, ведь шерстка у Чапы шелковистая, а не свалявшая в кургузые дреды во время беготни по тундре, как у остальных. Тех собак Чапа презирает, и нет предела его возмущению, если человек вздумает погладить их, а не его. Тогда он истошно лает, словно на чум напали грабители, и норовит сзади цапнуть конкурента за лапу.
Лишь в одном случае Чапа изволит хоть что-то сделать самостоятельно. Когда оленеводы каслают через реку, даже самую большую, Чапа бросается в воду и отважно плывет рядом с лодкой. Очень уж он боится, что его оставят на другом берегу и придется выживать в одиночку!
11
– Пороху бы достать хорошего – оленю глаз полечить.
Сыплешь его на бельмо, оно и разъедается. Сахар тоже помогает. А если кровоизлияние в глазу, раньше туда вшу запускали. Она кровь быстро вычищает. Да где теперь вшей найти…
Хозяйки споро готовят ужин, а я развалился на оленьих шкурах и целюсь из фотоаппарата. Сколько ни предлагал женщинам помочь по хозяйству, те вежливо отказывались. Снаружи еще можно нарубить дрова или принести воду, а вечером в чуме работы для мужчины нет. Только и остается – лежать да фотографировать. Сам не заметил, как стал насвистывать под нос классическую арию. Оленевод Гриша удивленно посмотрел на меня и изрек:
– Ты тут наш фольклор записываешь, а мы, пожалуй, твой фольклор тоже записывать будем!
12
Второго августа – День оленевода. Каждый год его проводит новая бригада. На сей раз это поручено хозяевам чума, где я живу. Двое суток непрекращающихся хлопот. Мужчины забивают оленей и ловят рыбу, женщины жарят котлеты и прочую снедь. Ложатся спать только в четыре утра. В семь – снова за работу. Еще так много надо успеть!
Тазик с теплой водой, жены по очереди моют мужей. Заросшие бородами за пару месяцев мужчины стригутся наголо. Женщины достают из сундуков лучшие платья.
Петрович, этот шутник и объект всеобщих насмешек, неуверенно подошел и сказал вполголоса:
– У тебя ведь в Москве наверняка врачи знакомые есть. Дочка болеет, а я еще вполне крепкий – ты не смотри, что седой. Спроси, могут ли они ей мою почку пересадить. Ладно?
К полудню начинают съезжаться упряжки. Прибыл на рослых породистых оленях чемпион – уже восемь раз он увозил с соревнований призовой «Буран». Паркуют оленей бабульки в высоких красных кичках и малые дети. Гости обнимаются – оленеводы в тундре видятся редко, и каждая встреча для них – сама по себе праздник, благо почти все приходятся друг другу родственниками.
Взметая вихри пыли и пустых фанерок, садятся два вертолета. Из них выходит длинная процессия чиновников, певцов и клоунов во главе с мэром Воркуты.
– Каким вы видите будущее своего города? – спрашиваю я его.
– Хватит быть сырьевым придатком, – отвечает мэр. – Этот путь – тупиковый. Наша задача – сделать основным источником дохода интеллект, инновации и образование!
Я вспомнил про изобретения Кулибиных с фактории и мысленно согласился.
Посреди площадки ловко танцует пьяный ненец. Завидев какого-то коми, он пытается с ним подраться, не прекращая танцевать. Это непросто – рослая матрона в кичке лихо отплясывает между ними, не давая пьяному приблизиться к его мишени. Наконец тот все же взмахивает рукой, резкое движение подхватывает его, и бедняга, вращаясь вокруг собственного кулака, как спутник вокруг планеты, улетает по замысловатой орбите к ближайшему столбу, где и остается отдыхать.
Но совсем пьяных почти нет. Люди радуются встрече. Мужчины метают топоры на дальность и арканы на меткость. Женщины пеленают кукольных младенцев на конкурсе красоты. Упряжки стоят в ожидании утренней росы: когда трава сухая, гонки – мучение для оленей. Дети играют с клоуном, и какое же счастье написано на их лицах, какое наслаждение этим бесхитростным развлечением! Объявляют медленный танец. Жене рослого оленевода в меховой кепке хочется танцевать. На ее лице – морщины, она держит младенца. Муж мощными руками, более привычными к аркану и хорею, чем к ласке, обнимает их обоих. Так они и вальсируют втроем, и в жизни я не видел столь прекрасного танца.
– Поторопись, – дернул меня за рукав Петрович. – Скоро вертолет улетает. Места еще