— Фифти-фифти, — ответил Вертишейкин, — как говорят американцы, пятьдесят на пятьдесят. Ох и интересный же ты человек, Иванов. С одной стороны, понятный, с другой стороны, в тебе черт ногу сломит. Все в тебе непонятно и загадочно.
— Ладно, — сказал я Вертишейкину, — только время поможет тебе во мне разобраться! — С этими словами я вышел во двор. При виде меня все мои соученики напряглись, как один.
— Совсем недавно, — сказал я, — английская подводная лодка «Пайсез-3» с двумя исследователями на борту затонула. На глубине 1575 футов (примерно 473 метра) корма «Пайсеза-3» ударилась о дно — удар был не столь ошеломляющим, как ожидали, — и на несколько десятков сантиметров лодка погрузилась в ил. Подождав несколько минут, подводники обшарили лучом карманного фонаря внутренность лодки: повреждений как будто не было.
Чэпмен сообщил о результатах осмотра на базу. «Расслабьтесь, — сказал руководитель работ Хендерсон тоном столь спокойным, как будто заказывал обед. — Держите атмосферное давление. Не делайте усилий больше, чем это необходимо. Мы спустимся за вами, как только на место прибудет еще одна «Пайсез». Совет «не напрягаться» имел глубокий смысл. Дело в том, что запас кислорода, рассчитанный на семьдесят два часа (девять из них уже прошли), можно было «растянуть»: если «пленники моря» сохраняют спокойствие и физически пассивны, кислород тратится значительно медленнее… Соображаете? Так что экономьте кислород, «не напрягайтесь»… Расслабьтесь… Кутырев, ты, например, очень напряжен. Сначала ноги расслабь, потом руки. Смотрите, как я стою. Видите, как у меня спокойно висят руки вдоль тела. Левая нога свободно отставлена в сторону, правая, хоть я на нее и опираюсь, тоже не напружинена.
Мои одноклассники зашевелились, задвигали руками и ногами, стараясь внять моему умному совету.
— Это я вам вместо «здравствуйте», — продолжал я, — а вместо «как живете» я вам вот что скажу: объем тела самого крупного муравья измеряется кубическими миллиметрами, объем же муравьиной кучки вместе с ее подземной частью — кстати, тоже удивительное творение из лабиринтов сложнейших ходов и камер — в сотни тысяч раз превосходит размеры «строителя». Если сопоставить объем всех сооружений крупной муравьиной колонии с отдельным ее жителем, то получится, что относительный размер муравейника в восемьдесят с лишним раз превосходит масштабы пирамиды Хеопса. Значит, с одной стороны, мураши, мурашишки, мурашишечки, а с другой стороны, что?..
Все напряженно молчали.
— Что же все-таки с другой стороны? — переспросил я всех сразу.
— А с другой стороны, «я царь или не царь?» — сказала, набравшись смелости, Вера Данилова.
— Правильно, Данилова, — поддержал я. — Только чего «царь или не царь»? — переспросил я Веру Данилову и всех сразу и сам ответил: — «Я царь или не царь природы?!» Нет, не царь! Пока не царь! «Пока» я говорил как бы в двух смыслах сразу: в смысле пока — человек еще не царь природы и пока в смысле: до свидания. Понятно? А сейчас, — продолжал я, — давайте мысленно произведем четкую загрузку мышечной системы. Даю команду: бегом, шагом марш! Вы, конечно, подумали: опять этот Иванов дает какую-то странную команду. А ничего странного, между прочим, в этой команде нет. Поясняю: то, что для всех бегом, для Иванова — шагом! Значит, бегом, шагом марш!
И я побежал по московским улицам по направлению к Центральному парку культуры и отдыха имени Горького.
Воспоминание четырнадцатое
Я САМ СЕБЯ СЫГРАЮ
«Сначала все полезут за мной на любой аттракцион, — думал я на бегу. — Потом с каждым новым аттракционом желающих будет все меньше и меньше, а я буду кататься и развлекаться до тех пор, пока Маслов тоже не выдержит и, как говорится, сойдет с дистанции. Я же все равно буду продолжать кататься и развлекаться. И когда я накатаюсь досыта, тогда я пойду в Сандуновскую баню попариться. Часть ребят, наверное, потащится за мной и в баню, но париться, конечно, никто не будет вместе со мной, разве только Маслов. Я попарюсь, потом покупаюсь в бассейне, потом опять попарюсь, потом опять покупаюсь в бассейне, потом немного отдохну и приду в школу. Наш класс занимается во вторую смену, но говорят, что в будущем учебном году мы будем все учиться только в первой смене».
Дальше в тетрадке сохранились лишь обрывки фраз. В ЦПКиО имени Горького на аттракционах все происходило так, как и предполагал Юрий Иванов: «развлекаться» с ним на аттракционах начали все ребята, а закончил эти испытания развлечениями он в полном одиночестве, даже будущий космонавт Маслов и тот не выдержал перегрузок, предложенных Ивановым.
Обкатав все аттракционы, Юрий направился в Сандуновскую баню. До бани с ним еле доплелся один Маслов, но, что произошло в бане, неясно, так как в тексте отсутствуют еще страницы три-четыре. Затем Иванов продолжает описывать, как он сидел в актовом зале школы, ожидая начала уроков, и занимался сразу пятью делами…
«…Итак, после посещения ЦПКиО имени Горького и Сандуновской бани я как ни в чем не бывало сидел в актовом зале нашей школы и занимался сразу пятью делами, самым серьезным из которых были мои размышления о книге «Ораторское мастерство». Эту книгу я купил в книжном магазине по дороге в школу. Еще я купил книгу «Судебные речи». По книге «Ораторское мастерство» я собираюсь овладеть искусством красноречия, а на судебных речах обвинителей я собираюсь тренировать свое красноречие. Обе книги я прочитал в сквере минут за сорок. Дело в том, что я не очень-то давно овладел искусством так называемого партитурного чтения, и с помощью этой системы я могу прочитать примерно двести-триста страниц в час. Поэтому, когда я сидел в школе, я уже не читал, а только размышлял о прочитанном. Дело в том, что мне как представителю земной цивилизации придется представлять ее на встрече с инопланетянами, а для общения с ними мне, конечно, необходимо овладеть достаточно сильным и могучим красноречием. Соотечественников я, конечно, могу и без всякого красноречия поразить первыми же попавшимися словами, но одно дело — соотечественники, а другое дело — инопланетяне! К инопланетянам потребуется, думаю, более научный подход. Из прочитанного я понял, что ораторское искусство держится на философии, логике, психологии, этике, языкознании… Мысли мои прервал вошедший в зал