– Что, снова поедешь к этому? Или ты и узкоглазых партнеров его обслуживаешь, на поток поставила? – маму бесит, что я молчу. А я просто стараюсь абстрагироваться. Ну, я так привыкла. Такой защитный механизм. И нет, я не такая. Никому не позволяю вытирать о себя ноги. Но мама… Это же мама. Я ее боюсь.
– Ты еще и расистка, мама? Это плохо и не толерантно. Скажи мне, почему ты хочешь сделать меня счастливой насильно? Я уже взрослая, самодостаточная. Я сама могу решить, что мне надо. Пожалуйста, просто дай мне самой наделать глупостей, выучиться на них и…
– Потому что ты не умеешь учиться. Ты…
– Я девственница, мама. И да, разочарование. Да я спала сегодня в одной постели с Ледневым, но он ко мне не притронулся, не захотел. Довольна? А теперь прости, но мне пора. И сделай одолжение, больше не ходи свататься к олигарху. Мы с ним ненавидим друг-друга, у него есть невеста, красивая и длинноногая. А я… Разочарование, мать твою. Не быть тебе мама тещей и в этот раз, уж прости, – все таки не выдерживаю я. Мне обидно. Да, сегодня очень. И больно. И я не знаю от чего, ведь я все это уже слышала не один раз. Может быть от того, что мама права? Я и этот чертов ушастый носорог разные, не монтирующиеся индивиды. И ему подходит ногастая, а мне видать только накачанный таблетками Дормидонтыч.
– Сама за своего Дормидонтыча выходи, – пропыхтела я, пытаясь застегнуть брючки на пузе и при этом подскакивая как пухлый кузнечик.
– Он старый для меня, – спокойно сказала мама, скинула с любимого кресла Клео, и уселась как вдовствующая королева на трон. Для нее старый, а я значит замуж за неликвид выходи. Ну, конечно, я же страхолюдина и разочарование. Блин, да что ж так все гадко то? Вторая часть марлезоенского балету, который досматривать у меня нет времени. Я накинула на плечи пиджак, пуговицы застегивать не стала, все равно не сойдется, и если это увидит мама мне не жить. – Ты куда, я не договорила.
– Дверь захлопнешь, – рявкнула я уже из коридора и ломанулась по ступеням вниз, позорно поджав хвост. Лучше бы меня вчера вечером вместе с параней загребли в обезьянник. Тогда бы мне не было сегодня так мучительно омерзительно. И так обидно, блин. Даже Буя сегодня этот хмырь не отправил меня домой отвезти. Гад и мерзавец. Но, такой…
– Козел, – прервала я поток своего идиотизма, садясь в остановившееся передо мной такси.
– Чего? – удивленно посмотрел ан меня водила в зеркало заднего вида.
– Я говорю, едем в полицию, – вызверилась я на ни в чем неповинного дядьку. Хотя, как неповинного. Все они одной мирой мазаны.
Глава 21
10 апреля (ненавижу апрель)
Бедные полицейские.
Буя вызволять из кутузки мы не договаривались (там ему самое место)
Убить Парашу.
Позвонить маме Все таки с мамой вышло не хорошо.
Лилии вонючки (записать, что это самые мерзотные в мире цветы)
Но вообще они красивые, нежные и воздушные (мерзкие не цветы)
– За кем? За Прасковьей Тулуповой? Ооо, как мы вас ждали. Мы так дня полиции и премии ни разу не ждали. Бекетов вон даже рождению сына так не был рад, как вам. Спасительница, – подскочил мне навстречу молоденький лейтенантик, нервно дергающий шеей, подмигивающий правым глазом и отсвечивающий лицом гипертоника со стажем, что странно для его юного возраста, – Бекетов, тут за Тулуповой, – крикнул он куда-то в недра воняющего табаком и безысходностью, кабинета.
– Правда? – выкатился откуда-то из-под письменного стола симпатичный мужичок с синим распухшим ухом, в форме, с от чего-то оторванным погоном. – Неужели за этим исчадьем кто-то явился? О, Боже, ты есть на свете. Девушка, это же правда? Вы ее заберете? Вы ангел во плоти, спустившийся с небес?
– Правда. Еще какая, – кивнула я, выкладывая на заваленный документами стол бутылку дорогого коньяка и пакет с сервелатом, сырокопченой «Брауншвейгской» и карбонадом. Аж у самой от запаха голова закружилась. А мужику то надо и вправду ко врачу. Там похоже ухо посинело то не просто так. Что-то с мозгом. Судя по тому, что он меня ангелом посчитал. Бедолага. – Давайте мирно договоримся и все. А я вам могу ваших питомцев полечить бесплатно.
– Не надо нам наших питомцев лечить, нам их ваша Параша вчера оторвать грозилась. Нам теперь надо нервы лечить, а то мы не пройдем следующую аттестацию, – испуганно зашептал гипертоник и как-то резко сбледнул лицом. Странные они тут все, какие-то. – И коньяк уберите. Антидепрессанты со спиртным нельзя принимать. Знаете, у нас тут такие отморозки бывали, но мы удар держали всегда. Всегда, чтоб нам новых званий до пенсии не видать. Маньяков ловили, убийц. Бекетов вон рецедивиста-людоеда брал. И никогда, слышите? Никогда нам не было так страшно.
– Господи, да Параша агнец божий, – хмыкнула я, и схватилась за нож, лежащий на столе полицейских. Карбонад, чтоб ему так не пахнуть. Вызвал у меня такое слюноотделение, что я аж воздух ртом втянула как Доцент из всем известного фильма. Ну отрежу кусочек, не обидятся же эти милые парни. – Она добрая. Ее даже гамадрил любит, потому что она его конфетами угощает. И Жору сколько раз она спасала. А Жора у нас чемпион мира по подыханию в корчах. Знаете он длинный какой? Ууууу, метров пять. Его мама так откормила, что наркозу не напасешься.
– Нож у нее отбери, – прошептал лейтенантик, опасливо на меня косясь. Судя по всему меня вот прямо сейчас резко из ангелов разжаловали в буйно помешанные. – Бекетов, пистолет у тебя где?
– В столе, – хныкнул синкеухий. Господи, права Параня, мужики пошли нынче слабые и нервные. Дормидонтыч и то выигрывает в сравнении с некоторыми. И полковник еще. Что я действительно жалом вожу? – Слушай, скоро полкан явится, а он злой в последнее время, жениться собирался, а его невеста бортанула, – зачем-то поделился со мной сакральными знаниями Бекетов, жалобно глядя на мою руку, с зажатым в ней кусочком деликатеса. – Забирай Прасковью свою, колбасу, даже нож наш можете прихватить и уходите с миром.
– А этого, халка зеленого тоже заберете? – с надеждой поинтересовался гипертоник, подмигнул мне и дернул тонкой шейкой. – Они в комплекте шли.
– Халка? – удивленно спросила я, активно жуя мясо. Кстати, оно и не вкусным оказалось, пресным и жирным. Гадость какая. Может в вегетарианки податься?
– Ну да. Он зеленый, ободранный, весь обезьянник нам разворотил. Даже рецедивист Булкин попросился в СИЗО, во всем, говорит, сознаюсь, только заберите меня отсюда. А Булкин…
– Ладно, ведите меня, – чувствуя себя дрессировщиком хищников, вздохнула я. Ну если честно, мне немного интересно было, с кем так весело проводила вчера время моя подруга, пока я в очередной раз совершала очередное грехопадение и самую большую глупость в жизни. Черт, ну вот зачем? Зачем я снова вспоминаю свой позор. И юбка заправленная в трусы еще не самое поганое. Самое плохое в том, что проклятого носорога стало в моей жизни слишком много. И просыпаться рядом с ним…
Я уставилась на небольшое помещение разделенное решеткой на две части и онемела от восторга. Параша и Буй спали в обнимку на деревянной шконке выдранной из стены и валяющейся на полу, как два голубка. Такие трогательные и милые. Буй реально был зеленый. Прямо вот изумрудного колеру, и я если честно слегка струхнула. Цвет лица его мне совсем не понравился, такой бывает при цианозе и очень редком виде желтухи. И обе эти прекрасные болезни требуют немедленного медицинского вмешательства, а не лежания на полу.
– Забирайте их быстрее, – прошептал Бекетов, нервно поглядывая то на часы, то на голубков. – Скоро приедет полковник.
– Почему их? – хмыкнула я, рассматривая амбала, реально похожего сейчас на голливудского монстра. Только не на Халка, а на Шрека. И совсем у него не цианоз, я присмотрелась. Это же… – Забираю только Бибу. Боба вам останется, пусть его вызволяет из узилища носорог ушастый. Он же его неразлучник.
– Ну пожалуйста, где мы носорога то найдем в этом