Оба только что выслушали доклад Медведева. Было очевидно: Донцов выследил, штаб контрреволюционного подполья. Чека располагала сведениями о том, что выступление назначено завтра в полночь. Вот почему враг зашевелился, обнаружил себя. Правда, пока ему удалось скрыться.
Медведев считал, что виноват в этом Донцов. Выследить выследил, а потом, видимо, демаскировал себя, и заговорщики, не успев даже собраться, ушли. Обыск ничего существенного не дал. Если не считать, что в плите найдены обгорелые клочья красноармейской гимнастерки. Кому и зачем понадобилось сжигать гимнастерку? Еще одна важная деталь: в доме есть телефон. Холодков высказал предположение: кто-то мог предупредить собравшихся по телефону. Но это означало бы, что в Чека есть предатель. Мысленно одного за другим перебрал Мельников сотрудников из группы Холодкова. Почти все – комсомольцы. Эти не могут быть предателями просто в силу своего возраста. Старые контрреволюционные связи – вот что почти всегда предопределяет предательство. А какие у них связи? Школа да комсомол. Если им не доверять, тогда с кем работать? Да что работа? Тогда и революция лишается смысла.
Однако выводы делать рано. Надо прежде поговорить с Донцовым.
Мельников посмотрел на шестигранные настенные часы. Было начало седьмого. Сказал:
– Головку будем брать сегодня. В полночь. Ждать больше нет резону. Председатель договорился с милицией – она перекроет дороги, займется проверкой документов на вокзалах. Тебе, Тихон, обеспечить людей и автомобили. Домой никого не отпускать, кто отдыхает – вызвать.
– Я на всякий случай уже дал такое распоряжение, – отозвался Холодков. – Давай послушаем Донцова.
Начальник СОЧ снял трубку внутреннего телефона.
– Донцов? Зайди ко мне. Мельников это.
Вид у Михаила, когда он вошел в кабинет, был угрюмый и обиженный. Там, во дворе розового особняка, Медведев, раздосадованный неудачей, поговорил с ним круто. Обвинил в ротозействе, небрежности. В жестком тоне комиссара Михаилу почудилась даже подозрительность. И это после того, как он, Донцов, выследил, может быть, самого кутеповского эмиссара и делал все наилучшим образом… Михаил почувствовал себя оскорбленным и отказался отвечать на вопросы. Тогда Медведев велел одному из своих людей доставить строптивого юношу к Холодкову.
Целых два часа Михаил дожидался в «дежурке» вызова, безуспешно пытался понять, в чем он виноват.
– Садись, Донцов, – указав на стул сбоку от стола, сказал Мельников. – Невесел, вижу. Что так?
– Живот болит, – ответил Михаил и дерзко посмотрел начальству в глаза.
– Ого, да тебе палец в рот не клади, – весело улыбнулся Мельников. – Обидел, что ли, кто?
– Я не маленький – обижаться, – отрезал Михаил, решив, что теперь «все равно». – Только, если за этим бородачом нельзя было наблюдать – откуда я знать мог? И Медведев не имеет права… Я все делал, как надо… Из дома меня не видели – сидел далеко, за крыльцом. Да и мало ли там народу всякого?..
– Стоп, стоп! – Мельников переглянулся с Холодковым. – Это про какого бородача речь? Случаем, не в гимнастерке?
– Ну да! – обрадованно: знают про бородача! – подскочил на стуле Михаил. – В гимнастерке и с палкой!
– Значит, он привел тебя на Нагорную?
– Он.
– От какого места?
– Он вышел из клюевского дома, я за ним.
– Вышел вместе с Клюевым?
– Нет, один. Клюев перед тем шнырял по улице, высматривал, не следят ли за домом. Я еще подумал: может, этот, с бородой, и есть эмиссар Кутепова из-за границы.
Михаил покаянно потупил взгляд.
Насмешливых замечаний, которых он ожидал, не последовало. Напротив, Мельников и Холодков насторожились.
– Почему так решил? – задал вопрос начальник СОЧ.
– Как почему? Живет у Клюева, – значит, приезжий. Клюев проверяет для него дорогу – значит, бородатый скрывается – раз, и его оберегают – два. А рядового кто станет оберегать?
Мельников взглянул на Холодкова.
– Видал криминалиста?
– Видал, – без улыбки сказал Холодков. – Одно мне не ясно, Миша: с какой стати вы решили, будто Клюев и ваш бородач связаны? Насколько я понял, в контакт на улице они не вступали. Клюев ходил по улице? Ну и что же – мог просто делать моцион. Работа у него сидячая. А бородач мог быть жильцом одной из квартир того же дома.
Михаил так и вскинулся.
– Да ведь… Тихон Григорьевич!.. Вы же не знаете!.. Я его позавчера видел. Он выходил из подъезда, где жил Красовский. Когда с обыском пришли. На Ольгинской… Он еще тогда показался мне подозрительным… Из-за палки. Потому что он малость хромает…
Мельников встал, обошел стол, опустил Михаилу на плечи большие тяжелые руки.
– Ты не волнуйся.
– Да я не волнуюсь…
– Вот правильно. И не торопись. Докладывай по порядку: где, когда, что и зачем. И про палку и про все остальное.
И Михаил начал рассказывать по порядку. Как пришли с Воропаевым к угловому дому на Ольгинской, как Воропаев послал его за дворником. И даже о том, как дворник принял его за жулика.
Мельников и Холодков слушали внимательно. Иногда задавали уточняющие вопросы.
– Перед тем как открыть дверь квартиры, Воропаев приготовил оружие? – спросил Холодков.
Получив отрицательный ответ, он что-то чиркнул на листе бумаги и придвинул листок к Мельникову. Тот прочитал, кивнул.
Чем больше рассказывал Михаил, тем яснее понимал: его оправдавшиеся подозрения о связи бородача с контрреволюционным подпольем готовы вступить в противоречие со словами Воропаева о том, что он видел, как бородач выходил из квартиры первого этажа. Маловероятно, чтобы двое заговорщиков жили в одном доме на разных этажах, и в тот момент, как чекисты пришли с обыском к первому, второго зачем-то понесло на улицу без палки, с которой он обычно не расстается, а палка оказалась в квартире первого, хотя ему и не нужна. Противоречие пугало Михаила, потому что неожиданно бросало на Воропаева тень подозрения. В чем? В халатном отношении к своим обязанностям. Воропаев мог замешкаться на улице, и бородач успел покинуть квартиру Красовского, создать видимость, будто живет в нижнем этаже. И все же ради справедливости Михаил счел необходимым добавить, что если Воропаев и не доложил Холодкову про палку и про хромого бородача, то это продиктовано исключительно желанием оградить товарища от насмешек.
– По той же причине и вы не поделились со мною сразу после обыска своими сомнениями? – сухо сказал Холодков.
– Я? Да ведь Воропаев был старшим.
– Откуда такое чинопочитание, коллега? – Глаза Холодкова колюче сузились. – Запомните на будущее: со всяким сомнением, догадкой, предположением – ко мне, к Мельникову, к председателю Азчека в любое время дня и ночи. Вы не чиновник, а молодой большевик. Поэтому обязаны измерять свою ответственность