– Так-то, товарищ Донцов. А ты говоришь – живот болит, – не преминул поддеть Мельников. – У тебя, Тихон, есть еще вопросы?
– Есть. Расскажите, Миша, о встрече с Воропаевым на Нагорной.
Михаил коротко, без интереса изложил суть дела. На сердце было тяжело. Дернуло же его дерзить Мельникову. Тоже герой… Кругом, оказывается, виноват.
– Ну, ну, не кисни. – Мельников потрепал его по плечу. – Будут еще и не такие штормы. Действовал ты, в общем, неплохо. Мастер!
Михаил поднял на него недоверчивый взгляд.
– Что смотришь? Ясно, неплохо. А теперь шагай, и всё, что здесь рассказал, напиши в рапорте. На имя Холодкова. И об обыске у Красовского и о сегодняшнем наблюдении. Насчет наших здесь разговоров – никому ни слова. Когда я тебе позвонил, кто был в комнате?
– Никого.
– И никому не говорил, что я тебя вызвал?
– Нет.
– Вот и ладно.
Михаил покинул кабинет.
Начальник СОЧ сел, уронил на стол тяжелые кулаки. Холодков угрюмо смотрел в пол. Предположение о предательстве перерастало в уверенность. И на душе было скверно: так, словно, протянув руку для дружеского рукопожатия, в ответ получил пощечину.
– Воропаев, а? – нарушил молчание Мельников. – Не верится, просто не верится. Таким орлом себя показал… Я ведь сам принимал его в Чека. Рабочий, член РКП…
– Только ли РКП? – обронил Холодков. – Работал он на Баиловской электростанции, а там полно эсеров. Инженер Вершкин, например, – один из главарей эсеровского подполья.
– Тиша, да ведь у нас пока ничего нету против Воропаева, кроме подозрений.
Холодков видел, как больно его товарищу. К своим сотрудникам Мельников относился – мало сказать со вниманием: с любовью. Особенно к молодежи. Радовался всякой их удаче, проявлению мужества, находчивости. Говорил с восторгом: «Ах, каких ребят родила революция, Тиша… С такими горы свернем. Салаги, конечно, опытом бедны, так это дело наживное. Зато преданность делу какая! В огонь и в воду готовы без колебаний».
Неудачи «своих ребят» он переживал едва ли не сильнее их самих. С пеной у рта защищал их перед начальством, потому что неудачи происходили опять-таки от недостатка опыта. Предательство сотрудника Чека в его глазах было не только тягчайшим преступлением против народа, но и смертельным личным оскорблением.
– Да, Иван, – сказал Холодков, – прямых улик против Воропаева у нас нет. Но подозрения основательные. Когда он шел на обыск, я предупредил, что в квартире Красовского, возможно, скрывается вооруженный сообщник. Он вошел в квартиру так, словно заранее знал, что никого в ней не найдет. Донцова он просто не принял всерьез, а когда понял, что это парень наблюдательный, высмеял его и тем нейтрализовал. Ту часть обыска, которая могла дать результаты, он произвел сам, даже не подпустив Донцова. И теперь, будь уверен, в квартире Красовского чисто. Возьмем сегодняшний случай. Донцов встретил Воропаева без десяти четыре. В четыре сидевший у калитки Миркулиев покинул свой пост. В этот промежуток Воропаев мог забежать к знакомому, имеющему телефон, и предупредить собравшихся. Потом позвонить мне.
– Могло быть и так, а могло и не быть, – хмуро возразил Мельников. – На все твои вопросы Воропаев ответит – не подкопаешься. А коли он враг, так еще и спасибо скажет за предупреждение. Нет, Тихон, тут надо ударить из главного калибра. Внезапно, чтобы сразу наповал. – Мельников медленно поднял на Холодкова глаза – они казались странно неподвижны, будто взгляд их был обращен внутрь. Размеренно, как бы прислушиваясь к чему-то, проговорил: – Как инженера-то зовут с электростанции? Вершкин? – Придвинул к себе потрепанный телефонный справочник города Баку, быстро полистал, пробежал глазами по странице. – Точно! Вершкин! Телефончик имеется.
– Да при чем здесь именно Вершкин? – не понял Холодков.
– А при том, что именно Вершкин знаком с Воропаевым лично. Не может не быть знаком – вместе ж работали. Смекаешь?
– Воропаев не должен допустить его ареста?
– В яблочко! Руководить ночной операцией придется Медведеву. В двадцать три часа он вызовет Воропаева и прикажет ему тайно, без шума, арестовать Вершкина ровно в двадцать четыре. Остальное сделаем мы с тобой.
– Мы?
– Ну да. Не окунать же в эту помойку других. Хотя вот что – захватим Донцова. Бить, так из всех орудий. А для парня урок на всю жизнь.
17
Михаил все еще корпел над рапортом, когда появился Ибрагим.
– Слушай, где ты пропадал? – начал он с порога. – Я беспокоился…
– Лоб-то цел? – весело осведомился Михаил.
– Э! – чисто восточным жестом Ибрагим дал понять, что вопрос по своей ничтожности не достоин обсуждения. – Я их перещелкал, как барашков, и они смотались.
– Садись сюда, я составляю рапорт. Клюев еще выходил?
– Нет.
– А красноармеец с бородой, за которым я следил, не появлялся?
– Нет. А что – упустил? – в черных глазах Ибрагима мелькнул испуг.
– Упустил.
– Ну, Мишка, нагорит тебе.
– Нагорит.
Вошел Воропаев. Поверх косоворотки накинута кожаная тужурка.
– Эй, братва, закурить не найдется?
Присутствие его было Михаилу неприятно. Почему – он бы не сумел связно объяснить. Стараясь не показать неприязни, отсыпал Воропаеву махорки на закрутку. Сам курил мало – побаивался все-таки отца. Отцу же оставил и пайковые папиросы.
Воропаев свернул цигарку, чиркнул спичкой, поинтересовался:
– Ну что, взяли на Нагорной?
– Чего? – довольно искусно притворился непонимающим Михаил.
– Не чего, а кого, – усмехнулся Воропаев. – Ты же сам просил меня сообщить Холодкову.
– А… – Михаил помрачнел и отвернулся к окну. – Ошибка вышла, что ли… В общем, никого там не оказалось.
– Ладно, не горюй, – ободрил Воропаев. – Первый блин всегда комом. Небось, начальство душу вытрясало?
– Пока нет.
– Ну, и то ладно.
Он ушел, и Михаил опять принялся за рапорт.
Закончил только часа через полтора, исписав убористым почерком шесть страниц линованной конторской бумаги. К тому времени в комнате оперативных дежурных собралось порядочно народу. Были тут и Поль Велуа, и Дадашев, и Костя Спиридонов. Громко обсуждали новый французский фильм «Жюдекс или Черный судья» с участием самого Мазамета.
Фильм не интересовал Михаила. Если о чем и хотелось ему поговорить с товарищами, так о сегодняшних и позавчерашних событиях. Раздумья над ними во время сочинения рапорта позволили установить странную закономерность: в обоих случаях его постигла неудача, и в обоих случаях она была как-то связана с Воропаевым. Начальство что-то знает, но молчит. Поль быстро нашел бы объяснение этим странностям… Впервые Михаил понял, что такое бремя тайны.
Отнес рапорт Холодкову. Тот, не читая, положил его в сейф и сказал:
– Будьте готовы, Миша. В половине одиннадцатого поступите в распоряжение Мельникова. Оружие при вас?
– Дома оставил.
– Успеете обернуться? Заодно и переоденетесь, а то