– Видите в дальнем левом углу женщину в сером? – спросил Паэрин Кларк так тихо, что слова почти потерялись в слабом гуле сотни обменов репликами.
Китрин вытянула шею, всматриваясь. Она разглядела Канла Даскеллина с семьей, но никаких серых одежд не заметила. Одна из дочерей выглядела разукрашенной, будто нарядилась на праздник. Китрин сдвинулась чуть дальше и наконец увидела то, на что указывал Паэрин. Дама на пороге средних лет, лицо кажется изваянным без единого острого угла. Серый плащ, словно сотканный из пепла. По обе стороны от нее стоят молодые люди – один высокий и крепкий, с окладистой бородой, как носят на флоте, другой пониже, с бородкой недавней.
– Жена и сыновья Каллиама, – кивнула Китрин.
– А, вы их уже где-то встречали.
– Нет.
Китрин взглянула на публику. Опальная семья стояла, глядя прямо перед собой, на лицах читались безучастность, отчаяние, непроницаемый ужас. Окружающие усиленно делали вид, что их не замечают. Каллиамы были все равно что призраки. Их никто не видел.
Нет, неправда. Их видел Гедер! Китрин подалась вперед. Гедер смотрел на семью Каллиама, и в его лице не было ни злобы, ни мстительности. Интересно. В подземелье он говорил, что враги должны ответить за все унижения, и Китрин ему поверила. А теперь он отчего-то тревожится.
Барабанный бой возвестил прибытие осужденного, поблизости от Гедера с Астером открылась небольшая дверь. Вошел седой мужчина с откинутыми назад волосами, с пятнами грязи на холщовых рубахе и штанах. Босой, с почерневшими подошвами. Он держался царственнее, чем регент, – настолько царственнее, что Китрин на миг устыдилась за Гедера.
Доусона Каллиама, героя и изменника, заставили опуститься на колени посреди залы; стражники, вставшие по обе стороны позади него, обнажили мечи. Астер взглядывал на Каллиама с беспокойством.
Китрин закусила губу. Что здесь происходит? Нежелание начинать процедуру читалось в каждой черте Гедера, в каждом его движении. Он кашлянул, и в зале воцарилась тишина.
– Я получил ходатайство от… сыновей дома Каллиамов, которые просят позволения говорить. Я ныне дарую такое позволение Джорею Каллиаму из рода Каллиамов.
Младший сын шагнул вперед, в толпе зашептались. Стало быть, никто не ожидал. Гедер снисходит к просьбе от семьи человека, пытавшегося его убить. Китрин не представляла себе, что он надеется получить взамен. Леди Каллиам стояла, закрыв глаза, лицо посерело почти в тон плащу. Старший из сыновей держал ее за руку.
– Милорд регент Паллиако, – начал Джорей Каллиам. У него оказался приятный голос – звучный, но не резкий. – Мой принц, я обращаюсь к вам. Знайте, что я люблю своего отца и уважаю его за былое честное служение короне.
Прокатившийся по толпе ропот показал, что это чувство разделяют далеко не все, но молодой человек вскинул голову и повысил голос, с нажимом продолжая:
– Однако последнее его деяние было… – Слово не давалось, голос младшего Каллиама сбился. – Последнее его деяние было преступным. И я от лица дома Каллиамов отрекаюсь от своего отца, Доусона Каллиама. Я отвергаю его имя и подтверждаю свою верность короне.
Джорей Каллиам опустился на одно колено и склонил голову. Китрин обвела глазами публику – все взгляды устремились к отцу, чей сын только что отринул его имя, однако Китрин больше интересовал Гедер. Он не смотрел на младшего Каллиама. Его взгляд уперся в жреца, и взгляд этот был полон тревоги. Басрахип подал какой-то знак, который Китрин не разглядела, зато легкость, разлившаяся по телу Гедера, была несомненной. Паэрин прищелкнул языком – он тоже все видел.
– Что это? Сын дал лорду-регенту позволение убить отца? – пробормотала Китрин.
– Не знаю, – ответил Паэрин, умеющий говорить, не шевеля губами. – Однако позволение Гедер получил. Взгляните, каким он сделался уверенным.
И вправду – осанка и движения Гедера совершенно изменились. От беспокойства и нерешительности не осталось и следа: еще миг – и он, чего доброго, расплывется в улыбке.
– Я желаю говорить, – поднял голос Доусон Каллиам.
– Я не позволю, – заявил Гедер.
– Мне плевать на твое позволение, рыхлый ты трус. Я для тебя войны выигрывал, – бросил Доусон, пытаясь подняться с колен.
Стражники, рванувшись вперед, пригнули его к полу. В публике не сводили глаз кто с Доусона, кто с Гедера; Китрин повернулась к семье преступника. Леди Каллиам, бледная как полотно, крепко сжала веки. У старшего сына расширились глаза, ноздри яростно вздрагивали. На людей, стремящихся увидеть гибель главы семьи, они ни капли не походили.
– Я тебя поставил у власти. Я! – ревел Доусон, брошенный на колени. – А ты предал все, ради чего моя держава и мой друг Симеон…
– Я не позволял вам говорить! – выкрикнул Гедер.
Китрин теперь не сводила с него глаз. Лицо его потемнело, вся легкость позы исчезла.
– Замолчите!
– А иначе что? Убьешь? Да ты просто-напросто мелкий фигляр! Я знаю, как ты запродал трон. Я выступил против тебя, и знай, Паллиако: когда мы начнем подниматься, тебе не хватит рук нас убивать. Верные мужи Антеи всегда будут…
Все случилось мгновенно. На палачей, которые стояли наготове с ржавыми затупленными мечами в руках, Гедер даже не глянул. Искаженное яростью лицо походило на маску. Он вышел туда, где стоял на коленях Каллиам с закованными в цепи запястьями. Шагнув мимо, Гедер выхватил у ближайшего стражника меч и взмахнул им широко и неумело, как ребенок при рубке дров. Удар пришелся Каллиаму в лицо, откромсав огромный кусок щеки. Каллиам отшатнулся назад, потерял равновесие и упал. Гедер, склонясь над поверженным врагом, снова и снова взмахивал мечом вверх-вниз, забрызгивая себя и стражников кровью умирающего.
– Говорить можно, когда я прикажу! – взвизгнул он наконец.
Китрин чуть было не засмеялась от неожиданного, мрачного комизма происходящего. Приказ говорить уже никто и никогда не отдаст Доусону Каллиаму так, чтобы тот его исполнил.
Гедер выпрямился и обвел взглядом толпу с таким видом, будто все здесь ему незнакомы и безразличны. У его ног Доусон Каллиам дернулся раз, потом другой, босые пятки ударили в пол – и он затих.
– Все, – сказал Гедер. – Уходите.
Он быстро двинулся к выходу, забыв про сжатый в руке окровавленный меч.
– Кажется, его сейчас стошнит, – заметил Паэрин Кларк.
– Нам надо идти, – выговорила Китрин.
Начали расходиться и придворные. Мужчины с расширенными глазами, женщины со сжатым ртом. Сюда они пришли увидеть смерть – что ж, она свершилась, да только не так, как ожидали, и потрясение пройдет еще не скоро. Если бы палачи пронзили Доусона Каллиама тринадцатью тупыми ржавыми мечами, публика приняла бы такую казнь как должное. Вместо этого