Природа и не думала откликаться на свершившееся кровавое действо. Все так же пели птицы, ветер разносил запахи цветов, дыма и близящегося дождя. Идя с Паэрином по мощеной аллее мимо россыпей летних бутонов, Китрин заметила даму в сером. Леди Каллиам. Подчиняясь внезапному импульсу, Китрин ухватила Паэрина за руку и устремилась с ним вперед, огибая людей в толпе.
– Леди Каллиам! – поравнявшись с женщиной, окликнула ее Китрин.
– Да?
– Меня зовут Китрин бель-Саркур, я доверенное лицо Медеанского банка в Порте-Оливе. Позвольте выразить вам соболезнования от имени банка и от меня лично. Для вас это явно нелегкий день.
Леди Каллиам вскинула голову и улыбнулась. Выглядела она моложе, чем Китрин думала. В другой день она была бы красивой.
– Вы очень добры, – ответила дама. – Очень немногие разделяют такие чувства.
Китрин прикоснулась ладонью к ее локтю, пальцы леди Каллиам прикрыли ее руку. Миг-другой, и толпа вновь их разделила.
– К чему это? – спросил Паэрин.
– Ее сын важен для Паллиако настолько, что ему даровали исключительное позволение говорить перед казнью, – ответила Китрин. – Может, в будущем пригодится. Или нет. В любом случае нам это ничего не стоит.
– Ну, я бы назвал это…
– Китрин!
Она обернулась. Толпа между нею и Кингшпилем раздвигалась – вельможи, простолюдины, аристократы, слуги освобождали мощеную дорогу, отступая на клумбы, в траву и в грязь. К ним с Паэрином бежал раскрасневшийся Гедер Паллиако, на рукавах и лице виднелась кровь. Китрин замерла в ожидании. Глаза придворных устремились на нее, словно глаза ястребов, заметивших кролика. Брови Паэрина Кларка полезли на лоб. Задача предстояла не из легких, и решения у Китрин не было.
– Только этого не хватало, – процедила она. Затем, ступив вперед, произнесла светски: – Милорд регент! Вы слишком добры.
Теперь он стоял перед ней, тяжело дыша, грудь вздымалась, как кузнечные мехи.
– Прошу прощения, – выпалил он. – Китрин… вы… вы не должны были это видеть. Мне не стоило… Я хотел вас пригласить. И Паэрина. Вас обоих. Я хотел после всего пригласить вас к трапезе. Посидеть, побеседовать. У меня есть книга стихов, я привез из Ванайев. И я хотел… для вас…
Паэрин Кларк стоял рядом и молчал. Китрин знала, что вправе попросить помощи. И так же хорошо знала, что помогать он не станет.
– Весьма и весьма любезное приглашение, милорд, – ответила она. – Однако не могу не заметить, что сейчас на вас кровь мертвого человека, милорд.
– Ох! – выдохнул Гедер, оглядывая себя. – Да. Прошу прощения за это тоже. Но если вы подождете… всего несколько минут…
– Для этого будут более подходящие дни, милорд.
На один мучительный миг Китрин показалось, что он собирается ее поцеловать. Однако Гедер лишь поклонился – гораздо ниже, чем должен склоняться правитель империи перед магистрой. Изумленные и возмущенные взгляды, наталкиваясь на него, разбегались, как рябь по пруду, однако Китрин оставалось лишь усиленно держать на лице улыбку, пока он шагал обратно к Кингшпилю. Уже повернувшись уходить, она заметила дочь Канла Даскеллина, которая смотрела на нее так, будто готова была убить на месте. Китрин поклонилась и ей тоже. И взяла под руку Паэрина Кларка.
Толпа стеклась обратно к дороге, благородные вельможи принялись счищать грязь с парадных кожаных башмаков, обмениваясь смешками и шуточками и возмущенно вздымая брови. Китрин почти неслышно бормотала под нос, повторяла все тот же набор проклятий почти до самой повозки. Ее снедал стыд. И ужас. А больше всего не давал покоя страх. Страх перед Гедером Паллиако.
Возница тронул коней, и повозка влилась в уличную давку. Густой поток карет еле двигался. Путь мог занять несколько часов. Китрин отчаянно желала найти какой-нибудь способ расчистить дорогу – и не только на этой улице.
– Итак, – заговорил наконец Паэрин Кларк, – эта беседа что-нибудь означает?
– Она означает, что нам пора убираться из Кемниполя, – ответила Китрин.
Маркус
На побережье Элассы Маркус не бывал много лет и успел забыть, как здесь красиво. Сразу после Ньюпорта земля стала очень неровной, обрывистый берег пошел зубцами. Поднялись горы – потухшие вулканы с озерами в кратерах, строем марширующие к морю, как солдаты. Цепочка островов, тянущаяся к югу вглубь Внутреннего моря, походила на солдатские головы, все ниже опускающиеся под волны. Вода здесь, в отличие от более холодных местностей, не отдавала зеленью и радовала прозрачностью, вести лодку по ней – все равно что лететь на крыльях.
Прибрежной драконьей дороги здесь не было – поговаривали, что ее залило расплавленным камнем в прежние времена, когда вулканы еще не угасли. Где-то под черными пологими холмами осталась лежать тонкая нить вечного нефрита, такого же бесполезного теперь, как рыболовный крючок в пустыне. Маркуса это не заботило. Найти путь здесь было легче легкого: на севере – горы, на юге – вода, держись посредине. Вскоре им с мастером Китом откроются внутренние равнины, затем Суддапал, оттуда предстоит путь через Внутреннее море до Лионеи. А что будет после – пока неизвестно.
Трава на холмах, по которым они ехали, отливала такой густой и яркой зеленью, что резало глаза; Маркус временами даже спрашивал себя, сон это или галлюцинация. Солнце и высокое синее небо сияли так, что казалось: раскинь руки – и вберешь в себя все пространство.
Берег усеивали рыбацкие селения тимзинских рыбаков, чей черный хитин, покрывающий тела, как у насекомых, за годы жизни у моря посерел и потрескался от соленой воды. Мастер Кит на все расспросы местных отвечал одно: он натуралист, служит королеве Биранкура, ищет редкий вид поющих креветок. Рассказ был настолько хорош, что Маркус временами задумывался, не обнаружатся ли нужные креветки в следующей бухте. А может, такую убедительность придавала словам странная кровь мастера Кита.
Впрочем, расспрашивали не так уж много. Чаще просто вручали миску похлебки, которую на рыбацких пристанях варят круглый год: каждый рыбак добавляет в нее что-нибудь из дневного улова как плату за еду, непрерывно варящуюся годами – порой дольше, чем сам такой рыбак живет на свете. Мужчины на здешнем побережье были суровы, грубоваты, дружелюбны. Женщины, пусть и тимзинки, – красивы. Маркусу, правда, вполне хватало вида чешуек, чтобы не повторять ошибку, совершенную в Порте-Оливе, да и мастер Кит, хоть и заигрывал с женщинами напропалую, не очень-то стремился доводить отношения до более тесных.
Из пяти прибрежных