Голуби вздрогнули, словно голос мастера Кита их спугнул.
– Вам не понравилось там?
– Я сбежал, – ответил Кит. – Верховный жрец сказал, что мне не грозит никакая опасность, и я поверил. Знал, что он лжет, и все же верил. Я говорил себе, что мне ничего не грозит, что богиня не станет вредить своим избранным. Я верил, что все делается из любви ко мне. Пока я верю в богиню, она мне не причинит зла. Вероятно, не причинит. Но ведь может и причинить. И стоило лишь появиться сомнению – мне стало ясно, как велика вероятность того, что меня попросту приносят в жертву. Я обнаружил, что вовсе не стремлюсь ко всей полноте божественного опыта. И сбежал.
– Мне почему-то кажется, что все было не так просто.
– Верно. Многие годы – десятилетия – я провел в мире, о котором мы ничего не знали. Он куда сложнее, чем учили жрецы. Я увидел, что правда и ложь, сомнение и убежденность – совсем не то, чем я их считал прежде. Я не люблю убежденность: она отлична от правды, но ощущается как правда. И я примерно представляю себе, как целый народ может стать убежденным.
– И каково это?
– Это когда делаешь вид, а потом забываешь, что ты всего лишь делаешь вид. Впадаешь в наваждение. Если справедливость основывается на убежденности, а убежденность не равна правде, то открывается дорога к жестокости и злодеяниям. Мы видим лишь первые их проявления. Будет больше.
– Вероятно, – сказал Маркус, и от смеха Кита вспорхнули с мест голуби.
– Да, – сказал Кит, глядя на десяток мелких перышек, кружащих в воздухе. – Вероятно. Однако такой вероятности достаточно, чтобы я счел своим долгом положить этому конец. Если сумею.
– Положить конец каким образом?
– В мире есть мечи. Созданные драконами, с неиссякаемым ядом. Несколько мечей хранились в горном храме, но я выяснил местоположение еще одного. Полагаю, что он способен убить богиню и уничтожить ее власть. Поэтому я намерен его отыскать и вернуться в родные места. И войти наконец в ту священную пещеру в глубине храма.
– План не самый разумный, – заметил Маркус. – Скорее погибнете, чем чего-нибудь добьетесь. А мне вы предлагаете что?
– Быть моим оруженосцем. Пауки, живущие в моей крови, не выносят тех клинков. Не думаю, что сумею сам донести меч. Мне кажется, вам это под силу. Из всех, кого я встречал после побега из храма, вы, насколько я вижу, для этого подходите лучше других.
Маркус покачал головой:
– Как-то слишком уж громко и театрально, Кит. Двое искателей приключений в поисках заколдованного меча – это смахивает на подзаголовок к какой-нибудь пьесе о царице демонов и ее бесславной погибели.
Кит усмехнулся.
– Я провел на сцене немало времени, и мой взгляд на мир, возможно, испытал влияние подмостков. Однако я все же считаю, что поступаю верно. – Он помолчал и добавил мягче: – Пойдемте со мной. Вы мне нужны.
– Я не тот, кто вам нужен, Кит. Я не какой-то там избранный.
– Ну как же, вы и есть избранный. Вы избраны мною.
Порыв радости – почти восторга – подхватил Маркуса, как волна. Этого-то он и желал, по такой возможности и тосковал безмолвно на протяжении стольких гнетущих, мучительных недель в Порте-Оливе. А теперь Бог преподносит ему все на золотом блюде.
Он упрямо мотнул головой:
– Не могу. Китрин в Кемниполе. Я обязан ее защитить.
– Вы уверены, что сумеете?
– Да, – кивнул Маркус.
Кит предостерегающе повел пальцем. В мягкой улыбке проступили одновременно и веселье и горечь.
– Не забывайте, с кем беседуете. Я знаю салонные фокусы, – напомнил он. – Вы уверены, что сумеете защитить Китрин?
Маркус взглянул на грязные руки с треснувшими, а то и вовсе сломанными ногтями – напоминанием о том, как пытался содрать оковы. У него нет ни клинка, ни даже мелкой монеты на еду. К горлу подступил комок.
– Нет.
– И я нет, – в тон ему отозвался Кит. – И Ярдем знает, что не сумеете, и эта неприятнейшая дама-нотариус, присланная банком. Я даже готов побиться об заклад, что Китрин от вас ничего и не ждет. Если у нее возникнет нужда в защите, не думаю, что она будет покорно сидеть и дожидаться, когда приемный отец придет на выручку.
– Она мне не дочь. У меня и в мыслях нет считать ее дочерью.
– Как скажете, – кротко ответил Кит.
– Ладно, – буркнул Маркус. – Еще немного, и это начнет меня раздражать.
– Маркус, мне представляется, что ваше время в Порте-Оливе истекло. Если для вас и существует способ вернуться в здешнюю жизнь и соорудить из нее нечто вроде доспеха, который не будет жать при надевании, то я такого способа не вижу.
– Пусть сначала Китрин возвратится. Пусть она окажется в безопасности.
– Безопасности не бывает, Маркус. Ни для кого. Никогда. Мы оба это знаем. Насколько я вижу, вы ищете благородное дело, ради которого стоило бы умереть. Так вышло, что такое дело у меня есть. Если мы преуспеем, Китрин будет спасена, а с ней и бессчетное число других невинных людей. Хотите – скажите мне, что предпочитаете вернуться и по-прежнему выбивать из должников деньги банка, тогда я уйду.
Внутри у Маркуса потяжелело; правда давила на него так, будто его зарыли в мокрый песок. Все же он сумел изобразить улыбку:
– Снимете с меня оковы перед уходом?
Кит поднялся, положил руку Маркусу на плечо и повернул его спиной к себе. Через несколько мгновений путы, опоясывавшие его целую вечность – по крайней мере, так теперь казалось, – рухнули на пол. Маркус потер запястья, наслаждаясь свободой вновь распоряжаться собственным телом.
Голубь впорхнул в окошко и устроился на насесте.
Кит отступил на шаг. Молчание между ними было соткано из солнечных лучей и ожидания, пронизанного страхом. Маркус не раз отдавал в руки этого человека собственную жизнь. Он знал, что сейчас может развернуться, уйти, обрушить месть на Ярдема и вновь попытаться отыскать Китрин. Эта мысль по-прежнему казалась невыразимо приятной и, как все приятное, не вызывала доверия. Кит ждал.
Дурацкая затея. Обреченная с самого начала. Лезть в древние тайны и разрешать конфликты мироздания величественным жестом, преобразующим разлад в безупречную гармонию, – детские мечты для тех, кто не знает жизни.
– Эти ваши жрецы. С их богиней. Они вправду так страшны, как вы описываете?
– Полагаю, что да.
– А волшебный меч – где его искать?
– В реликварии на северном берегу Лионеи.
Маркус кивнул.
– Нам нужна лодка, – сказал он.
Доусон