— И чего ты связалась с таким задохликом? — спросил с заднего сиденья Ворон, про которого Поля совсем позабыла. — Хочешь, моей зазнобой станешь?
Она оглянулась, разглядывая его куда внимательнее. Зеленый еще совсем, оборванистый и лохматый, но глаза живые, сообразительные.
— Ворон, а Ворон, — мягко позвала его Поля, — объясни мне толком, что вы тут делаете?
— Приманиваем новобранцев, — горделиво ответил он, улыбаясь. — Видела табличку? Это я ее повесил. Подумал: только совсем пропащий балбес сунется не пойми куда, нормальный человек мимо пройдет. А нам такие и нужны — пропащие балбесы, которые превыше всего ценят свободу.
— Зачем нужны? Князя бить?
— Ты послушай, что люди сказывают, — Ворон подвинулся ближе, заговорил увлеченно, горячо, — мол князь-то нароком перевал гиблым сделал, сговорился с духами, чтобы нас тут за горло держать!
— Сказывают такое, — согласилась Поля. — Но как по мне, — так нелепица ведь.
— А вот ты сама и спроси.
— У кого? — вытаращила она глаза. — У князя?
— У духов, дурында. Когда перевал будешь проезжать. Все равно ведь мотаешься туда-сюда.
— Воробушек ты психованный, — Поля покачала головой, не веря своим ушам. — Духов Гиблого перевала лучше не видеть и не слышать, и уж точно — не заводить с ними разговоры. Они же тянут в пропасть, как на веревке. Я видела, как люди теряют разум и сигают вниз без раздумий. Понятия не имею, что за дурацкими фантазиями вы тут друг друга пичкаете, но я же нормальная. Мне моя жизнь нравится.
— Нет, не годишься ты мне в зазнобы, — разочаровался Ворон, — больно ты скучная, а у меня душа широкая, простора ей надобно.
***
Баню ждали долго — больше часа, не меньше. Наконец, Потапыч вернулся с каким-то здоровенным дружком, тот легко, как пушинку, закинул Даню себе на плечо и понес в сторону землянки с бревенчатой крышей. Из трубы валил дым. Поля было сунулась следом, но ее шуганули — куда девке с мужиками в баню, совсем нынешняя молодежь очумела.
Она осталась на полянке, тревожно вышагивая туда-сюда. Ее не трогали: все вокруг будто занялись неведомыми делами, и только Ворон бдительно стоял рядом, обнимая свое ружье.
Наконец, Даню выволокли наружу: распаренного, завернутого в чистую тряпицу, розового и совершенно определенно живого.
— Полюшка, — осоловело обрадовался он, когда его усадили на грубо сколоченную скамейку под березкой.
— Чайку теперь, — постановил Потапыч и направился к навесу, где было организовано что-то вроде полевой кухни.
— Ты как? — она села рядом, руки вдруг оказались лишними, и Поля не нашла им другого применения, кроме как гладить Даню по мокрым волосам, по горячим щекам, по узким плечам.
— Самый впечатляющий поцелуй в моей жизни, — он засмеялся, жизнерадостный, лукавый.
Да.
Был же поцелуй. Коротенькое прикосновение губ к губам — Поля даже ощутить толком ничего не успела.
— Никогда в жизни больше не буду ни с кем целоваться, — объявила Поля решительно, — хлопотное это дело.
Даня опять засмеялся.
— Нам просто не надо целоваться друг с другом, — заметил он, — а с другими — на здоровье, целуйся сколько хочешь.
— Но я не хочу, — честно призналась Поля. — Что в этом увлекательного?
— Однажды ты разберешься, — пообещал Даня, но теперь немного грустно. И тут же снова зазвенел весельем. — Но ты только представь! Прихожу я в себя — а надо мной голый мужик с веником. Ух, вот это история, а? Полюшка, а мы вообще где? А меня парил кто?
— Да шелупонистый какой-то народ, — объяснила Поля, — называют себя свободным братством. По мне — просто маются дурью.
— Ладно, — Даня беззаботно кивнул, — братство так братство. Слушай, а давай теперь ты меня поцелуешь, пока банька под боком.
— Зачем это? — оторопела Поля.
— Для эксперимента, — объяснил Даня, — надо же понять, как работает мое проклятие!
Поля молчала, изо всех сил стараясь удержаться от подзатыльника, она видела, как княжна Катя время от времени отвешивала их Егорке. Но Даня — не Егорка, а она — не его старшая сестра. Воспитание балбеса — не ее забота.
— Никаких поцелуев, — напомнила Поля, похвалив себя за терпение. — Никогда. Ни с кем. Ты чем вообще слушал?
— Ты скучная, — надулся он.
Второй раз за сегодня ее назвали этим словом.
— Скучной быть плохо? — спросила она нерешительно. — Это делает меня неприятным человеком?
Даня нахмурился — он явно не ожидал, что его трепотня заденет Полю за живое.
— Я вовсе… — начал было он, сбился, взмахнул ресницами, сжал Полину ладонь. — Я просто… В смысле ты… Ты меня не слушай, Полюшка, я иногда такую пургу несу, сам себя не одобряю.
И куда подевалось все его красноречие?
— Ворон предложил мне стать его зазнобой, а потом передумал, потому что я скучная, — объяснила Поля.
— Какой еще Ворон? — переполошился Даня. — Какой еще зазнобой? Да что же это такое, на пару часов впал в спячку, и нате вам!
— Ну я Ворон, — лохматый вальяжно подошел к ним с ружьем на плече. — Самый тут главный. А ты, задохлик, будешь меня во всем слушаться, потому как у меня есть оружие, а у тебя нет. И все твое моим будет: и тарантайка, и девушка.
Даня расправил плечи, что было смешно, учитывая, что он оставался только в тряпке на бедрах. Улыбнулся — без всякого высокомерия или неприязни, но и не испуганно. Упрямо, наверное.
— Спорим, нет? — задиристо и весело возразил он.
Глава 16
По Даниным прикидкам, лохматому парнишке с ружьем на плече было чуть больше двадцати лет, и выглядел он скорее потешно, чем грозно. По крайней мере, инстинкты, которые чаще служили поводырями, чем разум, никак не реагировали на… как его там? Сокола? Ворона? Птицу какую-то. Происходящее напоминало детскую игру, и Даня был готов с