– Позови его обратно! – крикнул Венёр Пенни голосом, надрывающимся от ужаса. В ответ девушка только усмехнулась. Жюстиньен повернулся к ней.
Она стояла на большом камне, позеленевшем от сфагнума, словно на постаменте. С ее ступней спадал торф, а юбка с каждым днем покрывалась все новыми колючками и репейником. Ее длинные грязно-светлые волосы свободно ниспадали до середины спины, а корона из саррацений придавала ей странный облик языческой жрицы, царицы варваров. Свирепое, беспощадное выражение лица делало ее намного старше. Жесткость во взгляде не была подростковой, она сама уже не была подростком. Она была столь же древней, как дикая природа, как мир и боги до появления цивилизаций, как магия до появления церквей. Она была юной, как весна и родники, вечной, как ночи и рассвет, лютой, как мороз и иней, сладкой, как цветы в бутоне. А сорванные саррацении в венке продолжали расти и нагло цвести. Презрительно фыркнув, Пенни забросила одну из своих длинных прядей за спину.
– Иди ешь свои трупы, Венёр.
Венёр поднял пистолет, прицелился в девушку. Жюстиньен бросился на него. Выстрел все равно прозвучал. Вернее, Жюстиньен услышал два выстрела, один за другим. Ботаник вскрикнул. Жюстиньен поднялся на ноги. Венёр моргнул, его лицо исказилось от боли. Его очки слетели, когда они с Жюстиньеном вместе упали в болото. Кость в его коленной чашечке, раздробленная пулей, пробила толстую ткань его брюк, отчего всё вокруг пропиталось кровью. Несколькими шагами дальше Мари держала в руке свое все еще дымящееся ружье.
Мари покалечила Венёра, чтобы спасти Пенни, но та… Внезапно из тумана появился Габриэль, измученный, обезумевший. Запыхавшийся, он бегом добрался до мшистого камня, на котором неподвижно лежала девушка. Габриэль нежно взял ее на руки. Лицо Пенни было в крови, а светлые волосы стали багровыми. Она потеряла столько крови… Габриэль погладил ее по щеке. Мари очень медленно подошла к ним, взяла запястье девушки, такое тонкое и хрупкое, пытаясь отыскать пульс, но тщетно. Она опустила глаза. Габриэль издал протяжный стон, обращенный к небу, словно призывая в свидетели вселенную. Над болотом плыл сладковатый запах, тот самый, который у Жюстиньена теперь ассоциировался со смертью и который его уже не удивлял.
Они завернули тело Пенитанс в ее толстый бушлат, а затем погрузили в торф. Жюстиньен с удивлением почувствовал, как сжалось его сердце, когда он в последний раз повернулся спиной к девочке-подростку. Венёр сделал себе шину из веток и лоскутков рубашки. Он оперся на плечо Мари, и с трудом небольшой отряд продолжил свой путь. На болоте саррацении развернули свои венчики, словно воздавая последние почести юной ведьме, и насытились комариной трапезой.
19
– Доркас, мать Пенни… Она попыталась сбежать незадолго до ареста, – рассказала в тот вечер Мари Жюстиньену, когда Габриэль и Венёр уже падали от усталости. – У выхода из села ее задержал солдат, который был в отпуске. За это ему заплатили…
Новая рубашка, пара сапог в хорошем состоянии и горячая еда, подумал Жюстиньен еще до того, как Мари закончила предложение. Вот что означала заметка про «красный мундир» в Библии Эфраима.
– …новой рубашкой, парой сапог и горячей едой, – закончила путешественница.
– Как давно ты это знаешь?
– Скажем так, я подозревала это довольно давно. А потом Пенни подтвердила мне кое-что…
Это было, мягко говоря, слишком расплывчато, но Жюстиньен понимал, что ему придется этим довольствоваться.
– Это она убила Берроу? – спросил он для очистки совести.
Мари пожала плечами.
– Я не хочу выдвигать никаких обвинений, не в этот вечер.
Они снова оказались в лесу, но и здесь в воздухе витали болотные испарения и сладковатый запах смерти. Немного помолчав, Мари продолжила:
– Она рассказала мне немного о своем детстве, о годах, проведенных в общине. О том, как все относились к ней с подозрением, но в то же время не переставали повторять, как ей повезло, что пастор и его семья взяли ее к себе. Затем, когда связь Пенни с Эфраимом стала очевидна, когда семье пришлось покинуть Тринадцать колоний, приемная мать и братья отомстили ей. Она не стала вдаваться в подробности, но понятно, что жизнь у нее была непростой.
Жюстиньен сглотнул. Даже сейчас он не мог не посочувствовать девочке-подростку. Даже если она, скорее всего, стала причиной их кораблекрушения. И призвала волков.
– Она призвала волков, да? – спросил он вслух. – Я имею в виду… Это не было совпадением. То, как реагировали эти звери… Но она же…
Он не решился задать вопрос, который вертелся у него на языке: ведьма ли Пенни? И если да, то как ею стала?
– Я не знаю, как она это сделала, – ответила Мари. – Ей было трудно кому-то довериться, даже мне. После той жизни, которая у нее была, это неудивительно. Она мне ничего об этом не говорила…
Мари надвинула треуголку на лоб, и тень заслонила ее взгляд. Ни этот жест, ни сумерки не помешали Жюстиньену увидеть на ее лице искреннюю скорбь. Сожаление? Путешественница до конца пыталась спасти Пенитанс. Молодой дворянин не знал, как это случилось, но обе женщины с момента кораблекрушения, вероятно, стали ближе, чем он думал.
Не поэтому ли Мари покрывала Пенитанс? Из дружбы, из верности? Или, возможно, из сострадания? В любом случае теперь казалось очевидным, что Пенни убила «красного мундира». С помощью путешественницы? Это могло бы объяснить идеальный выстрел, который оборвал жизнь Берроу. Хотя… Только что на болоте… Венёр таким же выстрелом убил двух волков. Венёр, который до этого утверждал, что не умеет стрелять…
Они остались вчетвером. Той самой четверкой, которую собрал Жандрон в Порт-Ройале, в другом мире, почти в другой жизни. Тогда Габриэль был чуть менее истощен. Жюстиньен еще носил целую одежду, теперь же его кожа огрубела, покрылась трещинами и укусами насекомых. У Венёра не было бороды, но присутствовала мнимая непринужденность, которую он сбросил, словно старую кожу. Да, и его длинное пальто с бахромой тогда выглядело почти чистым по сравнению с нынешним состоянием. Только Мари осталась неизменной, нерушимой, как будто не позволяла испытаниям наложить на нее свой отпечаток; тело и внешний облик были послушны ее воле.
Казалось, лес никогда не закончится. Но имело ли это значение? Несмотря на усталость,