Когда дождь ослабевал, Пенитанс смывала кровь в озерах. Та текла в прозрачную воду, напоминая Жюстиньену другую кровь в фонтане у позорного столба Ле-Аль в болотах Бретани. Ему определенно не следует думать о Бретани. Ему нельзя давать волю слабости сейчас.
11
Пристрастие пастора к самобичеванию не могло долго оставаться в тайне. Мари застала врасплох Пенитанс, смывающую кровь с его рубашки, довольно жестко допросила девушку и, слово за слово, выяснила, что происходит. Последовавший за этим спор быстро перерос в ожесточенную баталию: путешественница обвинила пастора в том, что он из чистого эгоизма снижает не только свои шансы на выживание, но и шансы всей экспедиции.
– Наше выживание… – усмехнулся Эфраим. – Наше выживание здесь уже не поставлено на карту, как вы все еще верите, движимые своей гордыней. Его давно нет. Даже если вы будете месяцами или годами брести на восток, вы никогда не достигнете своей Земли обетованной…
Глаза пастора налились кровью, из-за их нездорового блеска казалось, будто у него лихорадка. Сопли свисали из его ноздрей, а он, разразившись своей тирадой, даже не замечал этого. Длинные тонкие руки священника беспорядочно метались, как больные птицы, и он резко положил их себе на бедра. Не переставая говорить, растирал ладони, пока от трения они не покраснели.
– Неужели вы не понимаете? Мы оказались здесь не случайно… Этот остров, эти испытания… Это ради нашего покаяния. Это наша кара!..
– Довольно, – резко прервала его путешественница. – Если вы не в состоянии выдержать поход, я без колебаний оставлю вас здесь. Это будет зависеть только от меня, и это будет сделано.
– Не мои молитвы замедляют нас, – возразил пастор, – не на единственной дороге, которая действительно имеет значение.
Он снова потер руки о куртку, затем провел ими по лицу, разглаживая капли дождя, осевшие на ресницах и коже.
– Вы слепы… – выдавил он из себя. – Слепы вы все, сколько бы вас ни было… Как вы можете не видеть? Трупы на пляже были первой зацепкой. Помните, трупов не хватало…
Выражение лица путешественницы с каждой секундой становилось всё жестче. Пенни бросилась к пастору, хватая его за рукав:
– Отец…
Тот отшвырнул девочку на землю. Она упала в слякоть, всхлипнула, чепчик сдвинулся ей на лицо. Жюстиньен бросился к Пенни, помог ей подняться. И в этот момент Габриэль начал кричать.
Габриэль орал, его голос срывался. Его глаза закатывались, а голова запрокидывалась вверх. Дождь заливал его рот, который теперь казался темной дырой. Венёр обнял подростка, чтобы успокоить. Пастор обвиняюще указал пальцем на облака, а затем на каждого из оставшихся в живых.
– Этот дождь неестественный. Он предназначен для всех нас. Это послание. Откройте глаза и посмотрите, что скрыто за видимым. Этот лес – ловушка. Наши телесные оболочки – ловушки, потому что мы скрываем под кожей наши грехи и злодеяния.
– Довольно, – решила Мари и толкнула пастора.
Он упал без чувств в отвратительно хлюпающую слякоть. Пенитанс приложила руки к губам. Габриэль перестал кричать. Мари протянула Жюстиньену грязный шарф:
– Заткни ему рот, ладно?
Де Салер молча стал исполнять распоряжение. Эфраим застонал, не приходя в сознание. Мари принялась связывать его веревками, которые использовались для Берроу.
– Мне кажется, это уже лишнее, – заметил Венёр. – Он всего лишь хотел нам прочесть наставление…
– Всё верно, я больше не хочу слышать его проповеди, – без капли раскаяния ответила Мари.
Пенитанс не сделала ни малейшей попытки защитить отца. Мари зарядила ружье.
– Я иду на охоту, – заявила она. – Потрудитесь разжечь огонь.
Она ушла под ливнем. Удаляясь, снова стала тем темным силуэтом, который Жюстиньен в прежние времена принял за Смерть или даже за Анку в Порт-Ройале.
Той ночью, во время своей смены, Жюстиньен поддерживал огонь под импровизированным навесом, когда пастор открыл глаза. Молодой дворянин напрягся, но пленник казался спокойнее. Жюстиньен колебался. У него была возможность узнать, что Берроу прошептал священнику в ночь перед смертью. Конечно, пресвитериане не совершали соборования, но офицер был англиканцем и, предчувствуя приближение смерти, хотел исповедаться. В данном случае, как некогда заявил Жонас, священник остался священником.
Жюстиньен протянул руку к кляпу, но остановился в последний момент.
– Вы же не собираетесь кричать?
Эфраим замотал головой: «Нет». Дворянин посмотрел ему прямо в глаза и наконец вытащил ткань. Пастор вздохнул, медленно шевеля губами. В уголках его рта остались красные полосы. Священник сглотнул и произнес хриплым голосом:
– Вы можете меня развязать. Я не буду нападать на вас. – Он сделал паузу, вероятно, потому, что ему было трудно говорить, и сказал: – Я не хотел ни на кого нападать.
Жюстиньен внимательно оглядел его. С начала их путешествия он выглядел еще более осунувшимся. Строгая одежда развевалась вокруг него, покачиваясь при каждом движении. Белый воротник, посеревший от грязи, безвольно висел, как два крыла мертвой птицы, под морщинистой шеей. По краю шерстяной шапки, оказавшейся сдвинутой на лоб, появились небольшие красные пятна, следы раздражения. Его взгляд стал более глубоким. Жюстиньену по-прежнему не нравились церковники, но этот сегодня вечером явно представлял небольшую физическую угрозу. Жюстиньен развязал пастора и предложил питье. Тот прополоскал горло мутной водой перед тем, как выпить.
– Спасибо… – Он вытер руки о бедра и добавил: – Я был неправ, что давеча вышел из себя. Мои намерения были чисты, хотя мои слова никого не убедили.
Он положил руки ладонями вниз на влажную землю, глубоко вздохнул и снова закрыл глаза. В лагере остальные спали. Время от времени Венёр бормотал что-то невнятное. Его челюсти открывались и закрывались, словно пережевывая воздух. Ливень немного утих. Тент протекал. Капля воды упала в пламя и с шипением испарилась.
– Вы говорили о трупах, – заметил Жюстиньен. – Вы сказали, что мы оказались здесь не случайно. Вы намекнули, что это подсказка. Подсказка о чем?
Эфраим пожал плечами:
– Я разговаривал с душами, которые не были готовы услышать.
– Я готов, – заверил молодой дворянин.
Пастор ничего не ответил. От новой струйки воды