– Я могу тебе помочь?
Венёр жестом отказался:
– Я не первый раз вырезаю такую штуку.
– Ты еще и хирург? – шутливо заметил Жюстиньен.
– Это не первая моя экспедиция.
Жюстиньен сел рядом с ним на пень, рассеянно выковырял торчавшую из снега травинку, несколько секунд пожевал ее и только потом спросил:
– Почему Мари тебе не доверяет?
Венёр расплылся в грустной улыбке, которая приобрела особое выражение на его подвижном лице.
– Правда, ты не в курсе?
– В курсе чего?
– А ведь я считал себя знаменитым, по крайней мере по эту сторону океана… Я почти разочарован.
Ботаник отложил костыль и нож и принялся сплетать и расплетать свои длинные тонкие пальцы:
– Я как Габриэль. Или я был им раньше. Вот почему я принял эту миссию, и вот почему мне не будет поручена другая. В этом вопросе Жандрон был прав.
– Как Габриэль? Я не понимаю.
Ботаник повернулся к лесу, его глаза по-прежнему были скрыты под темными очками.
– Я тоже был единственным выжившим в другой экспедиции пять лет назад. Мы шли на север, навстречу снегу и льду, ведомые одним сумасшедшим, который утверждал, будто нашел огромную черную скалу на вершине мира, указанную некогда на карте Меркатора. Через несколько месяцев, не знаю сколько именно, меня подобрал один русский поселенец недалеко от Берингова пролива. Мои глаза чуть не выжгло отраженным сиянием льда и снега. Я почти потерял зрение.
Он вздохнул и продолжил:
– Сначала мне каждую ночь снились кошмары. А порой и средь бела дня. Павел, русский поселенец, угостил меня этими листьями, которые я тебе дал. Я полагаю, его познакомил с ними местный шаман. Павел научил меня распознавать это растение. Я никогда не знал его названия.
Венёр помассировал запястья, дунул в руки:
– Моя история понеслась быстрее и дальше меня самого, и я стал… вроде крика баклана, этой большой темной птицы, предвестницы бури.
Он размял руки:
– Я приношу неудачу. Некоторые утверждают… что я сам убил своих товарищей, что свет и мороз свели меня с ума, что я ел их плоть, чтобы выжить. Другие говорят, будто я кое-что привез оттуда, из края вечного холода и льда.
Ботаник снова взял нож, нанес несколько резких, гневных ударов по костылю, давая понять, что разговор для него окончен. Вежливость требовала, чтобы Жюстиньен больше не допрашивал его. Однако условности общества никогда особо не беспокоили молодого дворянина. И тем более он не собирался утруждать себя ими посреди леса.
– Так что ты оттуда привез?
Ботаник вздохнул:
– Кругом вечно гуляют легенды, смесь местных мифов и матросских стишков… о демонах враждебного Великого Севера, существах старше людей, пожирающих наши души.
– Мари рассказывала мне об этом, – заметил Жюстиньен.
Нож ботаника высек из дерева в его руках новую светлую стружку.
– Вендиго, – произнес он. – Такое название ему дали алгонкины. Монстр, который пожирает нас или которым мы становимся от голода и одиночества…
– И ты веришь в эти истории?
– Мари в это верит, – ответил он с оттенком горечи. – Вот почему она никогда мне не будет доверять… никогда по-настоящему.
– Я сомневаюсь, что она вообще кому-либо доверяет, – уточнил Жюстиньен.
Венёр размышлял над этим несколько секунд, а затем вернулся к своей работе. Жюстиньен обнаружил, что болтает руками, не зная, должен ли уходить.
– Ты хотел мне помочь? Можешь пойти растопить снег. Мне понадобится немного воды.
Рядом промелькнули Пенни и Габриэль и вместе исчезли в зарослях. Отправляясь за ведром, Жюстиньен на мгновение уловил неуместный запах, слабый душок, витавший между деревьями. По его позвоночнику пробежал холодок. Это был сладковатый запах мертвецов, этот странный признак близости трупов. Жюстиньен огляделся вокруг, но не обнаружил ничего необычного. Запах тем временем развеялся.
Вскоре после этого на пороге хижины появился пастор Эфраим. Голова его была не покрыта, тонкие волосы, жесткие от засохшего пота, прилипли к черепу желтоватым пухом. Лицо священника имело желтоватый оттенок, а кожа казалась расплавленной. Он держался за дверной косяк, чтобы не упасть. Венёр бросился к нему.
– Преподобный! Вам необходимо лежать, я вам не…
– Моя дочь! – Эфраим прервал ботаника резким голосом. – Где моя дочь?
– Мы послали ее за дровами, – мгновенно солгал Жюстиньен. – За кленом. Для сока, для припарки.
Он поставил ведро со снегом, изобразив на лице полнейшую невинность.
– Вы подтверждаете? – обратился пастор к Венёру:
– Конечно, – ответил ботаник, чуть замявшись.
– Я сейчас ее приведу, – объявил Жюстиньен. – Вряд ли она задержится.
Он удалился, а Венёр тем временем повел сопротивляющегося пастора обратно в хижину.
Жюстиньен мысленно поблагодарил Венёра за то, что тот подыграл ему во вранье: молодой человек слишком хорошо знал, каково это – жить под пятой всемогущего отца. Если бы он мог помочь юной девушке добиться хоть капли свободы… И потому ему пришлось отправиться за ней сейчас.
Двигаясь по следам, которые они с Габриэлем оставили на снегу, Жюстиньен вышел на другую поляну, не столь широкую, как та, что находилась перед хижиной, но совершенно круглую. Она была будто создана человеческими руками, хотя это казалось маловероятным. Снова пошел снег, его легкие хлопья были едва заметны. Жюстиньен остановился за кленовой рощей.
В центре круга танцевала Пенитанс. Она кружилась без музыки, ничего не напевая, в приглушенной снежной тишине. Девочка сняла ботинки и топтала землю босыми ногами. Слишком свободно сидящий на ней бушлат развевался, словно венчик ночного цветка. Выбившиеся из-под белого чепца длинные светлые волосы, обляпанные грязью, хлестали ее по лицу, как ведьминская метла. Под полупрозрачной кожей закрытых век виднелись темно-красные сосуды. От сосредоточенности и напряжения лицо подростка казалось более взрослым. Стоявший сбоку Габриэль пожирал ее глазами. Жюстиньену захотелось уйти. Снег заскрипел под его подошвами, и Пенни тут же замерла. Жюстиньен сделал неверный шаг. Габриэль повернулся к нему, а Пенни вновь обрела непроницаемый вид.
– Нам надо вернуться, – сказал Жюстиньен. – Пока снег не скрыл наши следы.
Снег прекратился в начале ночи. Несмотря на это, Жюстиньен спал плохо. В рваных сновидениях к нему возвращались образы крови и соли, снега и фигур на деревьях. Рот его был полон снега, он тщетно пытался кричать…
Утром английский офицер исчез.
10
Никто не мог сказать, в какой момент ночи Берроу покинул хижину. Он оставил бобровую доху и меховую шапку, свернув их под одеялом. В темноте брошенную одежду можно было