– Пары недель? Долго же! И долго же ты собирала информацию! – воскликнул Нармо и немедленно считал местоположение гробниц из памяти Илэни. Она превращалась в раскрытую книгу. Сознание и материя менялись местами, идеи и их воплощения не представляли никакой сложности. И такую мощь Нармо намеревался использовать только во вред. Абсурд, сарказм, самоирония.
– Если ты управишься быстрее, буду признательна, – чванливо отозвалась Илэни, все так же пугливо украдкой оценивая клыки и весь новый образ Нармо. – Даже с магией дымчатых топазов торчать на морозе не самое приятное занятие. Эйлис становится непригодным для жизни. Холодно, как на Барфе.
Барфом издревле называли огромную планету, что расположилась за Эйлисом; всю ее поверхность покрывал сияющий лед. Впрочем, из него же состояло ныне и сердце Нармо. Ни сожалений, ни сомнений в нем не осталось – только четкие схемы для достижения целей. Чародейка все еще считала, что без ее верной указки Нармо не найдет несколько недостающих мощных талисманов. Однако им завладело иное намерение: «Мне нужно больше дымчатых топазов, иначе самоцветы „передерутся“. Ужасно склочные камни! Да, дымчатый топаз! Не какое-то легкое напыление, спиленное с талисмана, а целиком талисман».
– Ладно, красавица, скоро пойдем искать камни. А пока иди ко мне.
Нармо вновь нахально обнял Илэни, словно развязный повеса. Бархат платья смялся в местах прикосновения грубых рук, вышивка на корсете исказила узор.
– Нам надо захватывать мир, а ты думаешь все о том же… – прошипела сбитая с толку Илэни. Однако отстраниться у нее не получалось, и она не до конца осознавала, что попала в цепи гипноза. Его подпитывал желтый топаз древнего короля, поле которого хитро сливалось с дымчатым.
– Но страсти это не помеха. Даже наоборот, катализатор, – рычал довольным зверем Нармо, жадно припадая губами к лебединой шее чародейки. Ее тело трепетало в его руках, словно скрипка под ударами смычка. Она робко отвечала на назойливые ласки, когда поцелуи не отличались от укусов.
Внезапно лицо чародейки исказилось, оцепенело, а Нармо торжествующе отшатнулся от нее: черный бархат платья напитывался алой кровью. Илэни схватилась за живот повыше пупка. Нармо знал, куда бить; в руке он сжимал нож – тот же нож, которым Геолирт-старший, отец, его отец, убил его мать. Ныне он поразил чародейку, которая только недавно наивно считала себя непобедимой. Против магии сотен камней щит дымчатых топазов не помог.
Илэни несколько секунд стояла неподвижно, прижав ладони к ране, но так и упала на каменный пол, давясь кровью. Нармо криво ухмыльнулся, склонился над ней и срезал дымчатый топаз, который всегда украшал ее высокий лоб. Он сломал эту заносчивую куклу, разбил фарфоровую оболочку и не испытывал ни мук совести, ни сострадания.
Илэни уставилась на него расширенными безумными глазами, в которых отразилось удивление. А какую награду она надеялась получить? Она же сама затаилась, выжидая удобное время, чтобы сокрушить яшмового льора. Но он перехитрил всех.
Какой ценой? Убил ли ее он, или это совершил Геолирт-старший, или тот алмазный старец? Или алчный Аруга, или еще сотни льоров? Отныне даже собственное имя воспринималось отдаленно и отчужденно. И все же это совершил он. Нармо сжимал в руке проклятый талисман, отмечая, насколько спокойнее сделалось внутри, словно все самоцветы содрогнулись и замерли, подчиненные единой воле. Осталось собрать еще несколько по гробницам.
– З-за что… – прохрипела Илэни. – Ты предал меня… ты тоже предал… Почему меня все предают?!
Она плакала, серебряные слезы катились по белым щекам, словно перед смертью ее покинуло проклятье дымчатых топазов, исчезли клыки вампира… Но все это не имело уже никакого значения.
Нармо пренебрежительно отвернулся от Илэни, словно от пустого места. Для него все уцелевшие льоры отныне сделались букашками. Он созерцал битвы почти божеств, великанов, способных двигать материки. А ведь когда-то в Эйлисе их было три, а не два: от одного остались только острова и развалины замка жемчужных льров. Сколько погибло тогда ячеда – не поддавалось исчислению. А на Земле от воли великих меньше ли? Вот и представился шанс в ближайшем будущем проверить.
«Магия Земли мне уже не страшна. Я подчинил силу всех камней, с ними я проживу еще пару тысяч лет как минимум. Я окружен их магией как броней. Илэни мне больше не нужна. И никто не нужен», – думал Нармо.
Он самоуверенно покинул башню, паря над мертвой равниной на черном облаке пыли, создавая вокруг себя призрачных драконов.
«Ну, вот он я! Вот! Глядите на меня! Вот вам типичный темный властелин. Абсурд, игра, комедия, безумие! Я стал кошмаром Эйлиса, мама…»
Глава 10
Песня мира
Когда люди умирают, от них остается не тело, а память. Разговоры родных, чьи-то теплые чувства, чьи-то невысказанные слова. От кого-то остаются картины, от кого-то песни. Застывают повторяющимися моментами фотографии и кинопленки. Настоящая смерть наступает только в полном забвении.
И именно оно ждало каменный мир, опустошенный Эйлис. В мутную реку безымянных правителей канули многие эпохи, о некоторых льорах память стерли намеренно. А о последних обитателях гибнущего мира некому оказалось бы донести любые записи и слова.
«София… может, ты вернулась, чтобы помнить нас, когда мы покроемся камнем?» – думал Раджед, рассматривая мирно спящую избранницу.
Волосы ее разметались по подушке, веки и ресницы слегка подрагивали. Раджед же рассматривал свою левую руку. Это все-таки случилось!
Сбывался его главный кошмар: повыше предплечья не отдирались от кожи две каменные чешуйки. Боли под ними не ощущалось, лишь проходил легкий холодок.
«Чудеса… – обреченно думал чародей. – Где же эти чудеса, о которых мы грезим? София! Ты говоришь, что этому миру не хватает любви и поэтому он закован в проклятые саркофаги. Но вот я! Я люблю тебя! Как же я тебя люблю, родная! И… все равно обречен, как и весь Эйлис. Как и все мы, наследники великих королей, оказавшихся жестокими тиранами. Это наказание за ошибки предков. Эйлис не спит, он умирает. Останется каменной планетой в системе Сураджа. Уже есть ледяной Барф и сапфировый Ниилам, а Эйлис застынет уродливой пустой породой. София! Зачем же ты вернулась?»
Раджед