Нармо только смеялся: его изобретение брало самые мощные свойства всех самоцветов, а приготовленное с помощью колдуньи топазовое зелье убивало сопротивление камней друг другу. Но ныне чародей не улыбался, его охватило тоскливое ожидание боли. Он медленно поднялся в небольшую лабораторию, где недавно смешивал порошок всех раздробленных камней. Хватило бы еще на долгое время – с такой силой он бы прожил многие столетия и в слабом магическом поле Земли. Сутки агонии стоили веков власти.
«Не надо было тратить на зеркало… – обругал себя Нармо. – Да, долгие годы власти. Но буду ли я при этом собой? Или стану гомункулом, собранием безумия всех льоров?»
Рука не дрогнула, когда он потянулся к приготовленному шприцу с черным дымом внутри – так представала сдавленная топазовой тюрьмой магия множества самоцветов. Игла проколола кожу, вонзилась с непоколебимой точностью в вену над локтем.
И вот сила самоцветов вновь хлынула в кровь, вновь пронзила острыми иголками разум. Руки задрожали, ноги подкосились, магические когти неконтролируемо царапали пол, оставляя отметины. Нармо прислонился к стене, закрывая глаза, перед которыми плыли огненные шары.
«Какая боль… я этого не вынесу… Ты сам этого хотел. Чтоб его чума побрала… Найти портал… Софья… Ловушка. И души наши уходили в камни», – звучали в голове разрозненные фразы, пока тело ненормально дергалось, распластанное на каменном полу. Одержимое сотней голосов, принесшее себя в жертву на вечный алтарь жажды власти. А смысл из Эйлиса ушел во времена еще первых правителей. Этот мир сделал свое благословение вечным проклятьем.
«Хватит! Хватит!» – немо умолял Нармо. Но голоса лишь нарастали.
Среди образов чужих жизней, заключенных в камни, представали противоречивые картины недавнего прошлого, которому минуло четыреста пятьдесят лет. Нармо с удивлением узнавал свою крепость, однако в те времена ее еще не тронул тлен апатичного разложения. Сияли разноцветные огни магических светильников, отбрасывая багряные блики на бледные лица двоих людей.
«Бастард будет моим наследником. В нем сила льора! А ты – убирайся», – говорил кряжистый мужчина с квадратным подбородком. Правитель был облачен в черно-алый плащ и дорогой бархатный камзол с золотыми позументами. Голос его гремел так, что дрожали хрустальные бокалы и графин на столике с витыми ножками. Или это кровь стучала в висках, отчего призраки распадались и клубились туманами.
Временами Нармо выныривал в реальность, в уставленную пробирками и ретортами лабораторию. Мутный свет, льющийся через бойницу, слабо проникал сквозь пыльные колбы и ложился на древние свитки, в которых и обнаружилось страшное заклинание. На короткие мгновения сила оставляла ясность мыслей, однако все громче и громче гудел трубный глас самоцветов.
В их отточенных гранях веками заключалась не только сила, но и великая память. Камни записывали все происходящее с их владельцами, и оттого человеческий мозг не выдерживал. Нармо ощущал, как кровь скрипит вдоль сосудов, впитывал разделение и смешивание враждующих самоцветов, превращенных его рукой в пыль.
– Ты не победишь! – голосил кто-то из прошлого.
– У Эйлиса должен быть только один правитель! – отвечал ему другой.
Кажется, рубин бился с алмазом: какие-то старики с бородами по пояс взмахивали тяжелыми двуручными мечами. Их длинные одежды вились по ветру, от ударов магии сотрясался небосвод, небеса темнели черной грядой туч, обрушивались молниями, которые били в землю, сжигали траву и цветы, насылали мор на животных и перепуганных людей. Страшные маги прошлого…
«Проклятье, какая мерзость», – думал Нармо – вернее, фрагмент его собственного разума.
Мелькнул и образ Аруги Иотила, ныне окончательно окаменевшего. Тогда его каштановую густую бороду еще не расцветило серебро, а суровый взгляд не потух безразличием. Он атаковал рубинового льора со спины, подло, вероломно. Так он обрел власть над восточным материком. Что ж, каков дядя, такова и племянница. Вскоре Аруга предал и алмазного чародея, подсыпав ему яд в питье на победном пиру ненадежных союзников.
Тогда Нармо испытал предсмертные муки, запечатленные памятью алмаза. Вскоре они минули, схлынули, усыпленные магией топазов. Но на смену им пришли новые сражения чародеев, вся история Эйлиса, которую властолюбивый сын ячеда проживал, присутствуя при каждом событии незримым призраком будущего. В те мгновения он в полной мере осознал, какая невыносимая боль сопровождала Сумеречного Эльфа, и все же глумливо порадовался, что не сопереживает никому из увиденных гордецов. Этот мир не заслуживал сострадания и спасения. И пусть руки и ноги леденели от боли, вены взбухали, а голова разрывалась от образов, Нармо шел к своей цели.
Даже распластанный добровольной пыткой на полу, в измятой сизой рубашке, он двигался неизменно к своему идеалу могущества. Или же это вновь твердили ушедшие правители минувших эпох? Ничтожные создания. А Сумеречный Эльф еще мучился от какого-то чувства вины за всех них. Вот он, Нармо Геолирт, узнавший через великие муки истинные мотивы каждого льора. И ни к кому он не испытал и толики жалости.
Но только вновь сознание выбросило его в комнату с красными портьерами. Кажется, когда-то на месте этой лаборатории находилась детская. На фоне ссоры мужчины и женщины доносился истошный плач ребенка.
«Это… мой отец… А это… это я… А она… она – моя мать», – разрозненно сложились собственные выводы, но голоса самоцветов звучали яснее, отчетливее. Вскоре стерлись границы разных времен, страшная сказка собственного происхождения предстала во всей неприглядности мрачной тайны.
«Оставь его, оставь мне моего сына!» – кричала и умоляла какая-то женщина. На ней еще красовалось дорогое пурпурное платье с золотым шитьем, однако беспощадный хозяин башни отталкивал от себя бывшую возлюбленную.
«Убирайся, ячед! Можешь забрать эти тряпки», – продолжал отпихивать ее чародей. Донесся звук грубой пощечины, пробравшей безмолвного свидетеля волной озноба.
«Забирай, забирай что угодно! Только оставь меня рядом с сыном! Пожалуйста! Я согласна быть кухаркой, согласна на самую черную работу!» – женщина рыдала, падая ниц пред беспощадным льором, который не позволял ей приблизиться к ребенку.
«Мне никто не нужен, ничтожество. Все делает магия», – усмехался Геолирт-старший. И Нармо поперхнулся собственным немым возгласом. Если бы удалось возвратиться в прошлое и свернуть отцу шею! Защитить от него мать… Впервые хотелось кого-то защитить! Но поздно, слишком поздно для него – и для целого мира…
События разворачивались стремительно. Причины расставания, ссоры чародея и женщины так и остались неизвестны: наверное, камни фиксировали лишь самые яркие воспоминания владельцев, на пике эмоций. И в Геолирте читались только гнев и тщеславие, он считал, что наследнику не следует общаться с ячедом. Он выгонял прочь из башни нечастную.
Она же вынырнула из-под