И посреди бездны противоречий совершенно не к месту раздался насмешливый голос:
– Нет, ну что ты к ней прицепился? Были же симпатичные чародейки или другие дамочки. А тебе все мало, что ли, было?
Раджед обернулся и оскалился, готовясь атаковать. Ему почудился слишком уж знакомый издевательский тон Нармо. Впрочем, таким же он сам разговаривал с Софией, выставляя ее глупой девчонкой, не желающей покориться прихоти великого правителя. Однако даже ячед Эйлиса доказывал, что обладает характером, свободой воли. Словом, ничем не отличается от льоров!
– А, это ты… Сумеречный, – протянул Раджед, меланхолично растекаясь на троне.
Взгляд бесцельно блуждал по потолку, рябь усталости в глазах складывалась в узоры, придавая неуместные цвета каменным барельефам. На них оседала пыль, пока невидимая, как черная птица смерти. Впрочем, сдаваться без борьбы льор не намеревался; встрепенулся и вновь подошел к зеркалу, трепетно гладя стекло.
– Послушай, приятель, ты и сам знаешь, что мне четыреста лет, и в жизни мне хватило и чародеек, и дамочек с Земли… Но она… – Раджед запнулся. – Исчезла, и вместе с ней исчезла моя душа.
Голос дрожал. После всего произошедшего что-то неуловимо сместилось в восприятии, в самом отношении к жизни, точно до этого он четыреста лет сидел в каменном саркофаге. Но вот вокруг него закружился вихрь событий, сводя с новыми людьми, заставляя узнать их с другой стороны.
– Не боишься, что она станет потом одной из «дамочек с Земли»? – скептически протянул Сумеречный Эльф.
– Нет, поверь, я уже не мальчишка. Я могу различать. Я же ощущаю, как бьется это отсутствие души, – вздохнул Раджед, немного успокоившись.
Друг терпеливо не уходил, пока хозяин башни приводил себя в порядок и менял одежду, сбрасывая вместе с ней неприятные думы. Внезапный приступ отчаяния почти бесследно прошел. В конце концов, он просто слишком устал, а удручающий вид ячеда пробудил самые мрачные мысли и предположения. А судорожное веселье остальных льоров не соотносилось с реальным спасением их мира. Они снова проиграли: уберегли от безвременной гибели Инаи, но потеряли целую башню. Владения Нармо разрастались с отвратительной скоростью. Раджед остался один на западном материке.
Он неподвижно застыл подле стола, вертя в руках наливное красное яблоко. И вновь вспоминал о Софии, о тех неприятных уловках, к которым без зазрений совести прибегал, чтобы заполучить ее. Ныне они вызывали лишь неприязнь к самому себе.
Кто же заразил его этой странной болезнью – совестью? София? Сарнибу? Олугд? Эльф? Инаи? Или все сразу? Каждый по-своему по капле вытесывал из цельной глыбы янтаря застывшего в нем человека. Но пока слетали камни и сыпалась драгоценная крошка, делалось больно, как и всякому существу, что переживает новое рождение. Вот только что-то вечно тянуло назад, наверное, именно это заставило не к месту бросить другу:
– Эльф… Вот ты мне всё морали читаешь, толком не помогаешь. Но к этому-то мы уже привыкли, сами справляемся, а ты, Страж Вселенной, вмешиваться не можешь. Только, знаешь… – Раджед помедлил, но дурным видением вспыхнул яростный взгляд Нармо перед его побегом, поэтому льор продолжил: – Ответь лучше, что на самом деле случилось с Эйлисом?
Сумеречный Эльф, который до того спокойным призраком покачивался на воздухе, встрепенулся, точно пораженный молнией. Длинные пальцы дернулись и скрючились судорогой, словно когти хищной птицы. Что-то темное и неподвластное всколыхнулось едва заметной рябью, которая предвещает цунами.
– Радж, я… – Нервный голос Сумеречного Эльфа сорвался, губы его задрожали беззвучным шепотом. В глазах застыла невыразимая боль при взгляде на Раджеда. Янтарный льор поразился случившейся перемене в поведении собеседника.
«Разрушитель Эйлиса», – звучали отзвуки в голове. Врагу не хотелось верить. Но нет хуже беды, чем скрывающий правду друг. Друг ли вообще? Или заслуженно льор прогнал его почти на два года за постоянные недомолвки? Впрочем, злиться не удавалось. Раджед только подался вперед, но Сумеречный Эльф взмыл под купол тронного зала, сливаясь с барельефами.
– Что? Эльф, что? – в нетерпеливом замешательстве все вопрошал Раджед. – Не имеешь права?
Хотелось услышать любую страшную правду, но только не подтверждение слов Нармо. Какой-то бред, нелепица! Янтарь не имел силы разрушить целый мир. Раджед буквально умолял всем существом, чтобы Сумеречный Эльф опроверг подозрения, но тот лишь давился конвульсиями в горле:
– Я… Эйлис… Радж… Почему… Почему ты спросил?
– Нармо сказал, что я разрушитель Эйлиса. Но ведь ты знаешь всю правду. Конечно, я ему не поверил. Но так не хочется сомневаться в лучшем друге.
Раджед вымученно улыбался, заклиная все высшие силы, чтобы Сумеречный Эльф рассмеялся в ответ, порадовался удачному розыгрышу. Да хоть бы вновь подколол насчет Софии! Что угодно, но не этот танец умирающего паука под потолком. Сумеречный Эльф вцепился в камень, скребся в стены, озираясь затравленным зверем, словно что-то его преследовало. Кто-то. Нечто.
– Радж… я… Не надо! Нет! Не надо!
Через миг он обратился в черного ворона и, роняя смоляные перья, устремился к окну. Раджед кинулся за ним.
– Эльф! Стой! Куда?!
– Тьма… Она близко! – звучал голос Сумеречного Эльфа, минуя клюв птицы. – Тьма… Зачем ты спросил? Нармо! Проклятый паук! Вот каков твой план? Чтобы мой друг пробудил во мне тьму?
– Эльф! Всё, Эльф! Всё в порядке. Позволь помочь тебе, как раньше, талисманом.
– Поздно. Ты не можешь вечно спасать меня. Я про́клятый, – выдохнул ворон, камнем кидаясь вниз через подоконник и тут же взлетая в ледяное серое небо умирающего мира. – Никого… не спасти.
Ворон растворился в морозном тумане, и Раджеда вновь окутали незримые цепи вселенского одиночества.
Эйлис, 2013 год
Прошел день, и другой, и третий… Резные часы отмеряли интервалы, ударяя молотом, отсекая время жизни. В Эйлисе вновь господствовало безмолвие. На западном материке оно царствовало повсеместно. Хотя, может, Нармо копался в могилах где-то рядом, а его никто не замечал.
Янтарный чародей ожидал новой атаки на башню. Он осматривал свои владения, все чаще возвращаясь к каменному великану Огире.
Огире – предводителю восстания ячеда, несокрушимому, несломленному. Олугд много рассказал о нем, вспоминая все, что поведала Юмги. И теперь отец и дочь обратились в камень. Ее-то чума еще миловала, оставив на веки вечные в образе прекрасной статуи, а он долгие десятилетия скитался в беспамятстве каменного великана.
«Мы всё это заслужили. Мы, а не они, – осознавал Раджед, вспоминая найденный ячед, укоряя почему-то голосом Сумеречного: – Но ты по-прежнему для них ничего не делаешь».
Он оправдывался, говорил, будто сторожит зеркало, оттого ему не до забот, что наполнили малахитовую башню. Янтарный льор только поражался Сарнибу, который буквально расцвел, когда его пристанище унылых дум наполнилось множеством